Трасса уныла и пряма, как слесарная линейка; вдали она слегка выгибает спину на длинном пологом подъеме; пыльный, задохшийся в газовых атаках дороги кустарник – угловатый, костлявый, чахоточный; высокая трава – расчесана на множество проборов, пролегших по следу дорожных людей, притормаживающих здесь с целью "девочки – налево, мальчики – направо"; за этой нуждой я, собственно, и свернула на обочину... Нет, получать удовольствие в общественном туалете под открытым небом – сомнительное удовольствие, и потому я для более близкого знакомства прихвачу кусок ржавой железной трубы – вот она торчит в груде мусора. Имея при себе такой аргумент, как-то спокойней обмениваться с этим парнем любезностями, делать реверансы и приседать в книксенах.
Он наверняка слышал шорох в кустах и сдержанное поминание черта (преодолевая канаву, я провалилась в закамуфлированную травой лужу), однако, скорее всего, отнесся к чьему-то присутствию за спиной философски: стоял, не шелохнувшись, выжидал.
Я знаю: в такой ситуации большое значение имеет стартовая атакующая реплика – когда-то под нашим старым добрым небом мне случалось видеть, как дрались у нас в Агаповом тупике мальчики... И очень часто успех оказывался на стороне того, кто лучше умел атаковать словом. Прикидывая, про себя, варианты (сука! сволочь! скотина! дерьмо поганое!) я чувствовала, как пробуждается во мне и крепнет тот внутренний голос, мое особое китчевое "эхо", что время от времени выплескивается из меня наружу, во внешний мир – совладать с выбросами этих идиотских паролей времени я не в силах...
Да: он очень качественно, добротно одет в духе чисто коммерческого "стайла" – длинный бледно-салатовый плащ, темно-зеленые брюки, прекрасные черные ботинки,
да и под плащом у него, скорее всего, не домотканый свитер – он неторопливо, плавно, как заспанный, заторможенный солдатик, исполнил команду "Кругом!" и поглядел на меня с чувством крайнего недоумения.
Я нередко ловлю на себе взгляды такого рода: на улице, в магазине, в трамвае, в прачечной, в аптеке – везде, где есть люди, до слуха которых долетают эти мои невольные выкрики... Смотрят на меня по-разному: снисходительно или с опаской, с сарказмом или с сожалением, с удивлением или испугом – однако в любом случае человек, оказавшийся поблизости, предпочитает отступить на шаг: девушка, похоже, немного не в себе...
Пару раз я пыталась объясниться, однако быстро поняла бессмысленность торопливых извинений; природа этого поведения слишком сложна, чтобы ее можно было растолковать в двух словах. Пришлось бы рассказывать про телевизор "Рекорд", старый заслуженный ящик – "Заслуженный деятель телевизионных искусств" – прослуживший мне верой и правдой десятки лет. Давно ему пора на пенсию: в последнее время он медленно, мучительно слеп, с год назад экран стал бледнеть и представлять движения размытых теней, которые быстро, в течение одной недели, совершенно растворились в молочно-белом, слегка потрескивающем поле экрана.
Утратив реальные очертания, тени сохранили главное – голоса.
Голоса по-прежнему звучат сочно, ясно – по ним весь последний год я и ориентируюсь во внешнем мире. Приходя домой, я целую Роджера, старого друга, хранителя девственной чистоты моей девичьей кровати, в холодный лоб (в ответ он скалится – преимущество Роджера в том, что он перманентно весел...) и, повернув ручку, соединяюсь с внешним миром с помощью Заслуженного деятеля ТВ-искусств.
Это очень устойчивая связь; в контексте современной культуры она выполняет функцию основного канала – глубокомысленные откровения интеллектуальной публики о том, будто всякий рождающийся на земле автоматически становится читателем Толстого, слишком лукавы, замысловаты и слишком не от мира сего: человек теперь если и становится читателем, то исключительно тех текстов, которые хранятся в
Никакой потребности в "живой картинке" я не испытываю; мне вполне достаточно "Рекорда": слепой, но голосистый, он питает меня тем необходимым для современной жизни веществом культуры, которое вливается в кровь, проникает в клетки кожной и мышечной ткани, оседает на легочных альвеолах и погоняет, нахлестывает реакции, несущиеся по нервам, как спринтеры по гаревым дорожкам, – в этом смысле я нормальный, рядовой ЖИТЕЛЬ ОГНЕННОЙ ЗЕМЛИ. Иной раз вещество переливается через край – ну что ж, должно быть, я слишком восприимчива к голосам культурной среды, и потому время от времени с губ моих слетает очередная, отлитая в звуковую форму и ясно артикулированная веха современности, ну, предположим: