— Мне плевать на это. Я хочу знать, что ждёт меня? Когда в книге будет поставлена финальная точка, что будет со мной? Меня отпустят, или нет?
— Писатель, ты должен гордиться тем, что помогаешь такому благому делу…
— Меня отпустят, или нет? — повторил я.
— Верь, Писатель. Не теряй веру.
— Мне это надоело, — ускорив шаг, я поспешил вдаль по коридору, оставив куратора позади. — Катитесь куда подальше со своей высокопарной бредятиной.
— Верь, Писатель! — догонял меня голос Элекена. — Ты должен верить!
К чёрту этот бред. К чёрту. Я устал. Устал. Выпустите меня. Пожалуйста. Сжальтесь. Я больше не могу находиться в этой горячке. Я не хочу ничего писать. Я не хочу ничего слышать о книгах, о кодах и о концах света. О каких-то пророчествах и цветах. Я просто хочу жить, как жил раньше.
Темнота окружала меня, липла ко мне, душила. Почему я не вышел на последней остановке, когда мне предлагало Хо? Почему я до сих пор здесь — в этой чужой, воспалённой фантазии? Пропади всё пропадом…
— Эй, — окликнул меня голос.
Это был уже не Элекен. Голос был женским, хрипло-писклявым, как мяуканье больного котёнка. Медленно обернувшись, я увидел стол, освещённый единственной лампой, свисавшей откуда-то сверху, прямо из темноты. Возле стола, друг напротив друга, на той же самой темноте стояли стулья. Ближайший ко мне был пуст. С противоположной стороны кто-то сидел. На освещённой столешнице лежал пистолет. Необычный. Не похожий ни на одну модель пистолетов, о которых я знал.
— Подойди. Сядь, — подозвала меня сидящая.
Звук голоса мягко тонул в темноте, словно в хорошо звукоизолированном кинотеатре.
Я подошёл, сел на свободный стул. Опасливо посмотрел на пистолет, затем на руки незнакомой дамы, лежащие на краю стола, и лишь потом рискнул взглянуть ей в лицо. Сердце оборвалось от страха. Передо мной сидела сумеречная охотница в полном обмундировании, за исключением шлема. Голова полностью открыта. Её глаза: большие и грустные — светились тусклыми зелёными угольками. Растрёпанные пепельные волосы торчали в разные стороны остренькими колючками. Лицо было бледным, осунувшимся. Совсем молоденькая девочка. По виду, моложе Райли. Какая же тварь упаковала это ангелоподобное создание в ужасную сумеречную сбрую?
— Карина? — узнал её я. — Это ты?
— Да, — ответила она. — Вот видишь. Ты меня знаешь, а я тебя — нет.
— Я не думал, что мы встретимся. Вот так, неожиданно.
— Я тоже не думала.
— И зачем мы здесь? — я опять покосился на пистолет. — Ты хочешь меня убить?
— А разве не наоборот? — улыбнулась она.
Я стыдливо потупил взгляд.
— Не беспокойся. Я к этому привыкла. Не только ты относишься ко мне, как к чудовищу. Из-за этого пророчества многие смотрят на меня косо. Ненавидят, боятся, желают уничтожить. Ну так в чём же проблема? Вот она — я. Давай, действуй.
— Ты дашь себя убить? Так просто? — нервно усмехнулся я. — В этом есть подвох, да?
— Никакого подвоха. Вот мой пистолет. Бери и стреляй в меня.
Я осторожно потянулся к оружию, но, не дотронувшись до рукоятки, опустил ладонь и начал постукивать пальцами по столешнице, бормоча, — н-да… Н-да…
Карина молча посмотрела на мою руку, а потом опять стала смотреть мне в глаза.
— То есть, взять и выстрелить? И ты ничего мне не сделаешь? — трепетал я.
— Если ты выстрелишь, что я смогу сделать? — пожала плечами сумеречница. — Только умереть.
— Нет, это ловушка.
— Ты будешь стрелять, или нет? Давай покончим с этой игрой.
— Буду! — я схватил пистолет и направил на неё.
Оружие было лёгким, почти как игрушечное. Когда мои пальцы сжались на ребристой, эргономичной рукояти, внутри пистолета что-то тихонько засвистело, будто бы заряжалась вспышка старого фотоаппарата. На целике и мушке засветились синенькие точки маркеров. Было заметно, как ствол ходит ходуном в моей трясущейся руке.
— Он на предохранителе, наверное? — пару раз стукнув зубом об зуб, произнёс я.
— Нет. На боевом взводе. Тебе лишь нужно нажать на спусковой крючок, — Карина слегка придвинулась ко мне, подставляя лоб под дуло. — Давай. Жми, смелее.
Я напряг руку, но указательный палец никак не мог надавить на крючок. Несколько секунд, разглядывая сумеречницу в упор, я держал её на мушке, а затем выдохнул и положил оружие на стол. Маркеры тут же погасли.
— Нет, я не могу, — покачав головой, признался я ей.
— Почему? — спокойно спросила она.
— Ты мне ничего плохого не сделала. Какая мне разница, кто там что про тебя сказал? Все эти пророчества — чушь собачья. Ты мне не враг. Поэтому я не могу просто так взять и убить тебя…
— Ты просто струсил, — кивнула она. — Не придумывай отговорки. У тебя была возможность совершить поступок, в корне меняющий ход мировой истории, но ты не сделал этого. Ты просто не смог. Что ж, давай-ка теперь посмотрим, смогу ли я это сделать?
Карина подняла пистолет и направила его на меня.
— Ч-что… Зач-чем? — задохнулся я.
Наклонив голову вбок, сумеречница положила палец на спуск. Онемев, я пялился на чёрное дуло, расплывающееся и размазывающееся передо мной страшным, холодным пятном.
— Занятно, — сумеречница отвела ствол в сторону. — Я не вижу в этом никакого смысла.
Она поднялась со стула, и убрала оружие в кобуру, закреплённую на бедре.
— И что будет дальше? — спросил я.
— Ничего. Я проснусь.
— Погоди! — я почувствовал, что кто-то потянул меня за плечи, отрывая от стула. — Карина, постой! Не уходи!
Мне казалось, что она должна была непременно сказать мне что-то важное. Взглянув на меня в последний раз, через плечо, Карина бросила, — Писатель… Очнись.
И меня снова дёрнули за плечи.
— Карина! — я потянулся к ней рукой, но она таяла в темноте.
— Писатель, возвращайся!
Теперь голос принадлежал уже не ей, а Райли. Я чувствовал, что меня не просто дёргают, а куда-то волокут. Ноги, стуча пятками, тащились по твёрдой, шершавой земле. Цепкие руки крюками удерживали меня под мышки. Острые колени то и дело пихались в спину.
— Карина, — по-инерции произнёс я.
— Карина? — удивился голос, и меня опустили на холодную поверхность. — Писатель, это я — Райли! Ты как? Как себя чувствуешь?
— Райли? — я открыл глаза. — Это правда ты? Это не очередное видение?
— Ты думаешь, что кто-то кроме меня мог тащить тебя несколько кварталов подряд, прежде чем ты начал приходить в себя? Конечно же это я, милый. Всё хорошо. 'Сепаратор' пройден. Нас ждёт Ал Хезид.
Я не знаю, к чему мне привиделась Карина. Но после этого я перестал её бояться. Судя по всему, она — такая же несчастная жертва обстоятельств. Зато недоверие к Элекену возросло. Теперь я был уверен, что он меня выбросит на помойку, когда я выполню за него всю грязную работу. Спаситель мира, радеющий за мою страну, почему-то вызывает у меня лишь злобу и опасение, в то время как демонизированная Карина, коей напророчено стереть нашу цивилизацию в прах, теперь представляется едва ли не святой великомученицей. Как же всё перепуталось.
— Что за Карину ты звал? — спросила Райли, поворачивая за угол. — Твоя первая любовь?
— Не твоё дело, — огрызнулся я, и тут же вновь поймал себя на мысли, что грублю ей совершенно необдуманно. — Прости. Я ляпнул какую-то фигню. Не понимаю, что за гадость из меня лезет? Не обращай внимание, ладно?
— Ладно, — Райли сделала вид, что пропустила мою резкость мимо ушей. — Вот улица Лобачевского. Вторая школа находится вон там, впереди. Место здесь лютое. Очень странные вихри.
— Я не чувствую.
— А я чувствую. Это не ветер, милый. Это энергетические завихрения. Пространство здесь деформировано. Всё может рассыпаться в любой момент, как карточный домик.
— Из подворотни как будто бы гнилью тянет, — принюхался я.
— Тебе кажется.
Местечко и впрямь нехорошее. Вроде бы и не происходит ничего, вокруг ни одной живой души, никаких зримых аномальных проявлений, а на сердце неспокойно. Ноги заплетаются одна за другую, того и гляди споткнёшься. А после становится понятно, что левая нога никак не желает делать такой же шаг, как и правая. Как ни старайся, она шагает короче, словно блокируя колено. Приходится постоянно поворачивать вправо, чтобы не уклоняться в сторону. Это невидимая воронка затаскивает в себя, аккуратно и упрямо. Пытаешься вырваться, она злится. Земля едва ощутимо вибрирует, и от неё начинает подниматься пыль. Очень необычно густая пылевая завеса встаёт на полметра, выше не задираясь. Как сценический дым на эстраде восьмидесятых годов. Идёшь почти по колено в этой пыли, словно по воде. Едва различаешь свои ступни. Тук! — доносится откуда-то из центра Земли. И по пылевому 'озеру' расходится ровная волна, бьющаяся об стены домов, перекатывающаяся через встречные автомобили, затухающая где-то вдали.