Нужно было решать, что делать дальше. Зверский голод не хотел отступать, а мыслить, как ещё недавно, сверхэффективно и демонстрировать свою силу сейчас невозможно. Понятно, что закон сохранения энергии в силе. Если я потратился, то нужно восполниться. Такой мощный выброс энергии, который я продемонстрировал, нужно подпитывать обильным питанием.
Голод усиливался, и я уже отчетливо понимал, что сравнивать мне не с чем. Настолько сильного желания поесть, я ещё никогда не испытывал. Хотя бывало, что и по нескольку дней не ел. Да… Было что-то ненормальное в этом. В какой-то момент, под впечатлением от увиденного существа, а ещё и наследия памяти прошлой жизни о всяких вампирах и прочих небылицах, подумалось, что я и сам начинаю превращаться в подобную нечисть. Я даже прислушался к чувству голода: нет ли жажды сырого мяса, или… крови? Хвала богам, или кому-нибудь, ничего подобного не было. Напротив, от мыслей о крови меня брезгливо отвернуло.
Я шёл по улицам Кёнигсберга, вдали слышались лающие длинные очереди из пулемётов, а над головой пронеслась ещё одна пара истребителей. И тут… Я не увидел, я снова почувствовал.
Быстро свернув за угол, в небольшой сад, я сразу увидел почти что разорванное тело красноармейца. Его лицо было обглодано, будто дикими зверями, рука, сжимающая цевьё винтовки мёртвой хваткой, была оторвана и лежала чуть вдали от тела. Но не это меня поглотило, заставило даже принюхиваться. Вокруг красноармейца клубился мерзопакостный шлейф ненавистного врага…
Глава 4
Я ощутил связь с этим шлейфом. Она была неприятной, тревожащей, вызывала брезгливость, словно я опускаю руку в гадкую субстанцию. Хотелось высунуть руку, отмыть и больше никогда и ничего не иметь общего с этой грязью.
Я чувствовал зло, которое идет от этих эманаций, частью которых я и сам теперь был, словно подключился, как по блютузу. И отключиться не получалось. Я мог бороться, отказывался подчиниться этой энергии, мог даже и дальше существовать, но связь прервать нельзя… На дистанции нельзя. Но уничтожив то, что хочет меня покорить, я освобожусь окончательно. Или же мне придется и дальше сопротивляться, сил хватит.
Однако от проблем не убежишь, их можно только отсрочить, но без решения не обойтись. Мне было противно осознавать себя частью абсолютного зла. Ведь, будучи в связке со злом, я и сам становлюсь частью скверны.
И мне нужно эту проблему решить.
— Приди ко мне и служи! — раздавалось в моей голове.
Я в очередной раз немного прикусил губу, болезненно сжал кулак, перенаправляя внимание на физические ощущения, и… Голос исчез. Пусть все еще была нить, связывающая меня с этим нечто, со злом, но я могу всему этому противостоять.
Я ясно знаю — мне нужно убить того, кто убил советского бойца, оторвав ему голову. Нашему воину, который не в бою отдал свою жизнь, а тварь забрала у парня будущее.
Нашего… Я же попал в Советский Союз? Вернее, пока еще на немецкие, прусские территории. А о том, что эти земли скоро станут советскими окончательно, пока что знал только я. Или не станут, так как история может пойти иным путем? Или не только я об этом знаю. Будто на быстрой колеснице пронеслись мысли, после которых оставалось только две: убить то, что находится на другом конце шлейфа скверны, и поесть. Но убивать хотелось больше. Вот только сил пока недоставало даже для быстрого бега.
Обнаружив неподалеку поклажу бойца, я забрал её, не думая, правильно ли это, пусть мысленно и попросил разрешения у него. Даже через материю, из которой был сделан вещмешок, даже через жесть консервных банок я чуял еду.
Схватив мешок, я быстро, но не с такой скоростью, какую недавно демонстрировал в бою с существом, ушел вглубь сада. На ходу механически и удивительно ловко развязал завязки на мешке, извлёк оттуда начатую буханку хлеба.
— Мля… Вкусно же! — не мог сдержать я восторга от, казалось, самого вкусного хлеба за всю мою жизнь.
Да простит меня мама, которая пекла превосходный хлеб и пироги!
В какой-то момент пришлось приостановиться и разбить банку с тушенкой какой-то арматурой, а после отогнуть её стенки руками. Не озаботился я ни ножом, чтобы элементарно открыть тушенку, ни более существенным оружием. Впрочем, пока мне оружие не нужно. Мало того, что я сам могу защититься, и без ножа, так ещё стараюсь не нарушать закон. Если я бы взял винтовку у обезглавленного бойца, то как бы это могло быть расценено властями в условиях военного положения? А с властями в любом случае нужно идти на контакт, социализироваться.