— Вот, боец, думал трофеем взять фарфор домой, а эти сволочи свастику понарисовывали на чашках и чайнике. Ну, не гады⁈ — в злобе проворчал тот и швырнул чашку в стену.
Тонкий фарфор немедленно превратился в горсточку осколков.
Я мысленно усмехнулся. Интересно начинает наш разговор этот майор. Он будто меня удивляет, ломает стереотипы. Зачем он сделал резкий жест, ну не из-за чашки же не сдержался? Здесь видели вещи похуже, чем свастика на фарфоре.
Чтобы проверить мою реакцию. Я должен был вздрогнуть, начать удивляться. А тем временем последовали бы очередные вопросы, которые ввергли бы красноармейца в полное замешательство. И тогда, сам того не замечая, я бы начал всё рассказывать.
Неплохой ход, я такому своих ребят раньше учил. Но работает данный психологический приём только на неподготовленных людей. Я не хотел показывать себя красноармейцем, иначе именно так ко мне и будут относиться, несмотря на все способности.
Разговор начался не по плану майора, я не стал поддаваться на провокацию. Наступила небольшая пауза, мы всё смотрели друг другу в глаза. И тут глаза офицера НКВД сверкнули ненормальным блеском. Понятно, что и это должно было выбить землю у меня из-под ног, но и сейчас майор прогадал. Удивительным образом я оставался хладнокровным, внимательным и не поддавался на примитивные уловки госбезопасника.
— Кто вы такой? — через некоторое время спросил меня майор.
— Человек, — ответил я, — рядовой Туйманов.
Я специально начал свой ответ так, упомянув, что, прежде всего — я человек. Для того, кто занимается расследованием паранормальных явлений и имеет дело с существами, подобный ответ не должен показаться хамством и попранием армейской субординации.
— Это хорошо, что вы человек, — задумчиво произнес майор, — значит, понимаете, что есть и нелюди.
Он ещё раз бросил взгляд на меня, после посмотрел на стул. Но ничего мне не предложил — видимо, посчитал, что неправильным будет, если я, рядовой, и он, целый майор госбезопасности, будем сидеть за одним столом и беседовать. Может, наш разговор контролируется? Нет, никого больше в доме я не ощущал, не чувствовал и того, чтбы на крыше соседнего дома засел снайпер. А говорили мы у стола, недалеко от окна.
Между тем, уже сам факт, что майор думает, поговорить ли со мной не как с красноармейцем, а как с человеком, кое о чём говорил. Во-первых, майор решил принять иную манеру общения, не с позиции силы, а попробовать разговаривать со мной мягко. И это очень хорошо. Значит, передо мной человек думающий, с таким офицером всегда можно договориться, он не будет стоять на каких-то своих принципах, прикрываясь одними лишь уставами. Во-вторых, майор госбезопасности знает, что я могу в любой момент сбежать.
— Вы участвовали в ликвидации особо опасного нацистского преступника в районе портовых складов, — уведомил меня майор, внимательно наблюдая за моей реакцией.
Это был не вопрос, потому и никакого ответа от меня не прозвучало. Я решил лишних слов не произносить. Как говорится: «Всё, что сказано мной, может использоваться против меня же».
— Так вы отрицаете то, что вступили в схватку с доктором Хейцем, известным гипнотизёром? — спросил майор.
Гипнотизёром? Пусть так. Гипноз — вполне доказанное явление. То, что я видел некие всполохи, похожие на молнии, можно считать элементом внушения.
— Почему молчишь, боец? — резко повысил голос майор.
— Виноват, товарищ майор госбезопасности! — выпалил я. — Вы не задали мне конкретного вопроса.
— Вот тебе вопрос: что произошло с тобой сегодня, и с чем ты встретился в этом доме? — подобравшись и достав из кармана какой-то значок, спрашивал майор.
— Я не помню, кто я такой, из какой части, документы остались у капитана военной комендатуры. Помню только, что по документам я Туйманов. По мне стреляли, причём, свои же, я убежал и укрылся в этом доме. Мне показалось странным, что дом пустует, несмотря на то, что в нём можно было расположить роту бойцов. Когда я вошёл в дом, то увидел приоткрытую дверь, которая вела вниз. Я спустился, там на меня напал сумасшедший, а мне пришлось обороняться, — выдал я единственную версию, которую мог бы использовать в своём далеко не простом положении.
— Сумасшедший?.. И что же он делал? — у меня сложилось впечатление, что майор не особо поверил в мои слова.
— Он кричал, и этот крик был очень… болезненным. Пришлось ударить сумасшедшего подсвечником, — я по-прежнему настаивал на своей версии.