— Ярослава сказала.
С самых ранних лет за девочками ухаживала няня — теперь уже пожилая женщина, чье осунувшееся и уставшее лицо все же не было лишено некоего обаяния. И хоть характер у няни был не сильно ласковый, она действительно очень любила своих воспитанниц, а они отвечали ей тем же. Похоронив мужа, Ярослава перебралась в дом Аделаиды, чтобы всегда быть рядом с девочками, которые стали смыслом ее жизни после гибели обоих ее сыновей в войне с кочевниками кукфатиха. Являясь женщиной старых взглядов, она готовила девочек к браку, а в мечтах нянчила «правнуков» — детей своих подопечных, отчего отчаянно хотела поскорее выдать их замуж. И совсем не жаловала новые веяния, которые позволяли девицам самим выбирать женихов. Откуда ж им ума столько взять, чтобы жизнь свою определить?
— Ярослава… — тихо вздохнула Аделаида. — Мы должны оказать уважение каждому, кто пришел в наш дом, — начала она, но, увидев поникшее лицо дочери, скорее добавила: — Но не во зло себе, разумеется. Ты хозяйка, и тебе решать, с кем танцевать. И уж тем более только тебе решать, за кого выходить замуж. Не хочешь за Дмитрова, значит, не будет никакого Дмитрова, — мягко сказала она и посмотрела в глаза мутного отражения Анастасии. — Тем более в великий праздник не положено грустить.
Та тут же выпрямилась и улыбнулась, уже воображая, как случайно заметит юношу — непременно красивого, высокого и статного, — а он, увидев ее, тотчас влюбится.
— Кстати, Ана… — Аделаида вставила последнюю заколку. — Где Амелия? Она придет сегодня?
— Откуда мне знать? — огрызнулась дочь, но тут же пожалела об этом, поэтому поспешила исправиться и, слегка пожав плечами, добавила: — Думаю, придет.
Аделаида одобрительно улыбнулась. Закончив с прической, она с видом вдохновленного творца оглядела результат своих трудов и, убедившись, что сделала все идеально, кивнула дочери. Та встала и благодарно обняла матушку. Ада взяла лицо Анастасии в ладони и наклонилась, чтобы поцеловать в лоб. Отстранившись, погладила ее по плечам, смахивая невидимые пылинки, после чего выпрямилась и тихо произнесла:
— Пусть обязательно приходит. Я люблю тебя, милая.
— И я тебя, матушка, — голос Анастасии грел нежностью, но вдруг она замешкалась и спросила вслед уходящей матери: — Можно я кое-кого приглашу?
— Конечно, — не без изумления ответила та, ведь прежде Ана никого в дом не приводила.
Ада уже стояла у двери, когда ее едва не сбила с ног запыхавшаяся Амелия. Княгиня чуть не вскрикнула от изумления, но тут же взяла себя в руки.
— Увидимся вечером. — Аделаида кинула взгляд, укоризненный и ласковый одновременно, на виновато потупившуюся Амелию и вышла прочь.
Когда ее шаги стихли, Амелия бесцеремонно забралась на кровать, закидывая в рот маленькие печенья. Они лежали на подносе достаточно долго и подсохли, отчего стали приятно хрустящими.
— Пойдем приоденем тебя, — предложила Анастасия. — Только помойся сначала, — добавила она без капли укора, а лишь потому, что это предписывали правила.
Амелии пришлось вернуться в свои покои, где в одной из комнат ждала наполненная водой бадья. Разумеется, она уже остыла, и потому девица не стала залезать туда, а обтерлась полотенцем, расплескивая по всей омовальной воду и оставляя большие лужи. Спасаясь от холода, Амелия накинула теплый бархатный халат, полученный от Аделаиды на свой последний день рождения.
Она босиком выскочила из своих комнат и с шумом вбежала в покои напротив, влезла в чужую постель, как в собственную, и почти с головой накрылась одеялом, клацая зубами от холода, чем вызвала недоумевающий взгляд подруги.
Анастасия уже ждала ее, выбирая наряды: к этому она всегда подходила ответственно, а потому была очень важной и сосредоточенной и напоминала матушку. Ана уговорами вытащила Амелию из-под одеяла и приступила к работе, подобно художнику, наносящему мазок за мазком на чистое полотно: рубаха, сарафан, украшения, башмачки… Ей нравилось держать все в секрете настолько, насколько это возможно, поэтому Ана запрещала Амелии смотреться в любые поверхности, которые могли отразить ее облик, пока они не завершат все приготовления. Все было ради восхищенного вздоха подруги, который всегда следовал за первым взглядом в зеркало.
Сегодня Ана подготовила светлый, почти белый сарафан, достаточно просторный, но подпоясанный широкой лентой, серебрившийся и переливавшийся то голубыми, то желтыми бликами, подобно снегу на солнце. Легкое кружево, расшитое серебристым бисером, было накинуто на атласную основу юбки, напоминая морозные узоры на заледеневшем окне, и выглядело настолько тонким, что она не солгала бы, назвав его настоящей паутиной. Лишь затейливый узор выдавал в этом чуде творение человеческих рук.