Проведя рукой по лицу, хан сперва потер зудящий шрам поперек брови, а потом — глаза, отгоняя образ, навсегда отпечатавшийся в памяти. Тот день возвращался из раза в раз; ему казалось, будто он что-то упускает, но стоило приблизиться к разгадке, как правда утекала водой сквозь пальцы. Досточтимый хан был утомлен воспоминаниями и снами. С годами скорбь его сменилась пустотой, но первую любовь из души не выжечь, как и боль потери.
Сестра и жена. Их не стало так легко, словно никогда и не существовало.
Весть о предстоящем походе Досточтимого хана разлетелась быстрее ветра. Утро наступило для всех намного раньше обычного. Еще солнце не поднялось над горами, как люди приступили к подготовке большого праздника, к тому же совпадавшего с проводами. Предстояло зарезать много скота, который рисковал не пережить зиму.
В округе уже установили брусья для состязаний местных храбрецов-батыров. Чуть поодаль от стойбища развели большой костер, а рядом пылали и несколько костров поменьше. Подле них пожилые женщины и пара молодых девушек готовили ужин. Прочие сидели по юртам и тихо собирали припасы Кайту в дорогу.
Ясноликая надменная женщина, сверкая раскосыми карими глазами, быстрым шагом направлялась к одной из самых больших юрт в центре стойбища. Досточтимый никогда не звал к себе без надобности, да и в свою юрту пускал нечасто… Сделав глубокий вдох, чтобы унять волнение, она решительно ступила внутрь.
— Кайту?
— Да, Гьокче, заходи, — ответил хан, восседавший на подушках почти в самом центре юрты, подле огня, и изучавший старую, потрепанную карту. Бегло посмотрев на вошедшую, он добавил: — Присаживайся.
— Усталым выглядишь, Досточтимый. Как же ты отправишься в путь?
— Об этом я и хотел поговорить.
— Слушаю. — Гьокче напряглась и нахмурила брови, внимательно изучая лицо Кайту, отчего безупречная кожа на ее лбу тут же сморщилась.
— Гьокче, ты поедешь с нами? — Он поднял на нее сосредоточенный взгляд. — Я ставлю тебя в неудобное положение: ты не успеешь как следует подготовиться. Потому пойму, если ты откажешься…
— Я согласна, — неожиданно для самой Гьокче ее голос излучал уверенность, которую она не ощущала, но и отказать хану не могла.
— Спасибо, — Кайту благодарно кивнул. — Можешь идти, не буду тебя задерживать.
Но ей хотелось остаться, побыть здесь еще хотя бы пару мгновений. Вместо этого она лишь молча встала и двинулась к выходу. Если когда-нибудь хан Кайту станет ей понятен, то либо он перестанет быть собой, либо она потеряет себя. Каждая их встреча дарила Гьокче надежду, которую тут же отнимала. Непросто много лет любить недосягаемого, но она безропотно несла этот тяжкий груз.
— Изгиль! Изгиль! Изгиль! — кричала толпа возле деревянного столба.
По нему лез крепкий мужчина в тонких штанах без рубахи. На руках болтались тяжелые грузы. Батыру следовало добраться до стрелы на вершине, и он был уже близок. Вдруг его рука соскользнула, и показалось, что Изгиль вот-вот сорвется, но он сумел удержаться. Один. Два. Три. Он карабкался вверх, невзирая на холод и усталость. И вот она — долгожданная вершина! Держа стрелу зубами, мужчина уселся на столб и постарался отдышаться.
— Дурак, — подметила Гьокче, садясь подле ханкызы Лейлы, от которой так спешно помчалась на зов хана.
— Гьокче! Чего хотел мой брат?
— Я еду с ним.
— Как он посмел тебя принудить?
— Я сама согласилась.
— Юнус, скажи ей!
— А что я? Она сильная женщина, любой мужчина позавидует, — отмахнулся ее муж, не представлявший, как кто-то всерьез может переживать за самую злоязыкую женщину в стойбище. — Изгиль не даст ее в обиду, любимая. Да и Кайту тоже. Едва ли ей вообще что-то грозит рядом с мужчиной, который способен прорастить траву из-под снега, создать еду из воздуха и укрыть от ветра на равнине!
Лейла только вздохнула: ее раздражали эти разговоры. О тайнах Изгелек знали все кукфатиха: знали, что есть сила, есть ее правила. Вот только, страшась гнева Ижата, едва ли хоть один отпрыск славного рода пользовался силой в полной мере. Оттого никто и не догадывался о своем истинном могуществе. Изгелек правили, не опираясь на ниспосланный им дар, но полагаясь лишь на благоразумие, честность и любовь к своему народу.
Тем временем увеселения продолжались. Слева на бревне, приподнятом на балках, сидели двое полуобнаженных мужчин и ударяли друг друга мешками с зерном, стараясь сбить противника на землю. Справа установили под острым углом целое спиленное дерево. На нем девы соревновались в умении держать равновесие и сохранять спокойствие. Дойти до самого конца и вернуться могла не каждая; многие прыгали в снег на середине, боясь упасть в более высоком и шатком месте.