– Пошли посмотрим.
На черной лестнице сидел агент второго разряда Соловьев и два милиционера.
– Все спокойно, товарищ Тыльнер.
– Пошли.
Дверь, действительно была заколочена крест накрест досками.
Тыльнер подошел, дернул доску и она отехала в сторону.
– Господи помилуй, – дворник перекрестился.
– Старый номер, доски на петлях. Соловьев, зови оперативников. Сам с Ефремовым и милиционерами к парадным дверям.
В квартире, обставленной когда-то красивой мебелью из карельской березы двое Борис и Виктор, ужинали.
– Борис, а как ты попал в квартиру графа Толстого? – спросил Казаринов.
– Виктор, ты давно уже не был в Москве, твоя наивность поражает меня. Когда большевики переехали в наш стольный город, я в ихнем Совнаркоме у хорошего человека за бутылку спирта выменял бланк с печатью и подписью самого Ленина. А дальше дело техники, напечатал ордер на заявление и вот я здесь.
– Мебель жаль. Такую красоту испортил.
– До меня здесь жил революционный матрос, он-то и загадил стол. Видишь следы? Горячую сковородку ставил, чайник тоже. Чинарики о мебель гасил. Сволочь и мерзавец. Но я последний день в этой квартире. Наших повязали в Твери, значит и до меня доберутся. Но тебе устроиться я помогу.
– Спасибо, Боря. Но у меня есть, где голову преклонить.
– Папенька с маменькой?
– И дядя с теткой.
– А как ты жил в Крыму?
– Неплохо. Ты помнишь, дядя отбил меня от военной службы в четырнадцатом году и пристроил в киноотдел Скобелевского комитета. Печатал рассказы в журналах, военные агитки. Потом меня Толдыкин пригласил в свое киноателье. Так я стал кинописателем. И представь, встречаю в Симферополе Толдыкина, они там фильму снимают, да не только они. Из Питера, Москвы, киноателье штук семь. Работа была, деньги тоже.
– Да какие там деньги.
– Не скажи. Я часть империалами получал.
– Это дело. Что же ты не рванул с ними за кордон?
– Не знаю.
Виктор закурил.
– Когда я отказался ехать Бог знает куда, меня разыскал Митька Рубинштейн.
– Бывший председатель правления Русско-Азовского банка?
– Он самый. Мы с ним когда-то в Питере, да и в Москве неплохо гуляли. Он попросил меня отвезти письмо в Москву, даже денег на дорогу дал… Но ты, Боря, ничего не рассказал о себе.
– А что говорить, я – поэт налетов…
Оперативники, вскрыв двери черного хода, в темноте пошли по квартире.
Внезапно с грохотом покатилось ведро, специально поставленное на ходу.
Борис вскочил, выхватил маузер, выключил свет.
– Лягавые, Витя!
Он трижды выстрелил в сторону кухни.
В темноте кто-то крикнул протяжно и страшно, прощаясь с жизнью.
И началась револьверная стрельба.
Вспышки выстрелов выдергивали из темноты лица, делая их чудовищными и страшными.
– Прекратить огонь! – скомандовал Тыльнер. – Новицкий, бросайте оружие и сдавайтесь.
Никто не ответил.
Тыльнер зажег фонарь.
В комнате на полу лежали двое.
Тыльнер нашарил выключатель, зажег свет. Наклонился над убитыми.
– Борька. Поэт, он же Новицкий. Второго не знаю. Обыщите их и позовите из машины фотографа. Соколов, пишите протокол. Начинаем обыск.
Подошел оперативник, положил на стол перед Тыльнером документы убитого, деньги, несколько золотых монет.
– Виктор Олегович Казаринов. Кинописатель. Оружие при нем было?
– Нет, товарищ инспектор.
– Значит, зашел в гости и попал под раздачу.
– К бандитам хорошие люди в гости не ходят, – сказал оперативник.
– И то, правда. Так, письма при нем. Так… так… Вот это да.
– В чем дело, – Соловьев оторвался от протокола.
– Смотри.
На конверте было написано:
«Олегу Александровичу Леонидову».
Леонидов укладывал поленья.
В прихожей они уже лежали ровно и надежно, а в комнате еще царила разруха.
Леонидов взял несколько газет, сунул в печку-буржуйку, положил туда дрова и зажег спичку.
Печка занялась сразу, и даже загудела.
Леонидов закурил.
В дверь постучали.
– Ну, кого еще несет? – Леонидов, переступая через поленья, пошел открывать дверь.
На пороге стоял молодой человек в серой пушистой кепке и добротном пальто.
– Здравствуйте, Олег Алексеевич.
– Господи, Гоша, я вас не видел целую вечность.
– Служба.
– Три года прошло, как вы в угрозыске работаете, а стали настоящим сыщиком. Заходите. Вы по казенной надобности или в гости?
– В гости. Не прогоните?
– Что вы, прошу. Ваша контора через два дома от меня, а видимся редко.
Георгий Тыльнер вошел в комнату.
– Олег Алексеевич, у вас здесь стихийное бедствие.
Тыльнер снял пальто и начал собирать дрова.
– Гоша, я сейчас, будем пить кофе. Хотите кофе?
– Нынче кофе странный.
– Нынче жизнь странная, а кофе у меня есть натуральный.
– Сухаревка неистребима.
– Зачем же Сухаревка. Мой приятель – заместитель Луначарского. Вхож в Кремль. Он и купил мне в тамошнем кооперативе «Коммунар» пакет кофе.
– Огромные деньги?
– Гоша, я заплатил за это копейки. В «Коммунаре» есть все. Телятина, фрукты, шоколад «Эйнем», который, кстати, обожает Ленин, конфеты, масло. Все. Как бывало в «Елисеевском». Неужели не слышал об этом гастрономическом рае?
– Слышал, конечно.
Леонидов поставил кофейник на буржуйку.
Когда вода закипела, он щедро насыпал из стакана кофе.
– Господи, – тихо сказал Тыльнер, – запах из прошлого, доброго, милого прошлого.
– Ностальгируете, Гоша?. Прошу к столу.
– Минутку.
Тыльнер вынул из кармана пальто сверток.
– Нынче в гости с пустыми руками не ходят.
Он подошел к столу, развернул бумагу.
– Вот это да!, – удивился Леонидов, – белая булка и ветчина. Никак уголовный сыск пускают в гастрономический рай?
– Нет, мой дорогой, у нас свои возможности.
– Мне бы так хоть денек пожить.
– Не прибедняйтесь.
– Не буду.
Олег поставил на стол красивые чашки, две рюмки, нарезал булку и ветчину, поставил бутылку настоящего коньяка.
– Шустовский, – ахнул Тыльнер, – откуда?
– У нас тоже свои возможности. Ну, начнем, благословясь.
Леонидов разлил коньяк по красивым хрустальным рюмкам.
– Господи, вздохнул Тыльнер, – все, как раньше.
– Милый Жорж, – рассмеялся Леонидов, – для руководящего сотрудника московской розыскной милиции заявление неуместное.
– Может быть. Но очень часто, особенно по утрам, я вспоминаю нашу столовую, запах кофе, свежие булочки, еще теплые, три сорта варенья и брусок масла.
Вспоминаю, когда пью чай с коричневым сахаром или сахарином и ем несвежий хлеб.
– Зато сейчас мы едим замечательную белую булку.
– Олег Алексеевич, вы не знали Виктора Казаринова?.
– Конечно. Весьма яркая личность. Украшение столичной и московской богемы. Писал весьма неплохие рассказы, потом стал отличным кинописателем. Широкий, щедрый, бонвиван, с ним крутились самые разные люди. От театральных статистов до Митьки Рубинштейна и самого Распутина.
– Он дружил с Рубинштейном? – удивился Тыльнер.
– И не только с ним. И князь Андроников и Манасевич-Мануйлов и Симанович. Не знаю, насколько они были дружны, но кутили вместе. А зачем вам?
Тыльнер достал из кармана фотографию, положил на стол.
Леонидов присвистнул.
– Убили Витю. Жаль, веселый был парень и хороший товарищ. Как это случилось?
– Мы брали Бориса Новицкого, того самого знаменитого налетчика по кличке Поэт…
– Так я его знаю. Он постоянный гость кафе «Домино».
– Произошла перестрелка, а в квартире был Казаринов. Случайная пуля.