Якушев подтвердил, что, действительно, так бывало.
— Так вот, Александр Александрович, как мы ни бедны сейчас, а на осуществление ваших планов у нас деньги найдутся. Работайте.
Так Троцкий, о котором впоследствии Якушев говорил: «умная жидюга», поддел Якушева на крючочек, играя на его любви к своей специальности.
Словом, Якушев согласился и стал работать. Работал он, видимо, хорошо и энергично, потому что его послали за границу посмотреть, что там делается по его специальности. Когда он вернулся, его арестовали, предъявив ему некоторые обвинения.
И тогда Якушева сломали. Он согласился служить чекистам, однако с некоторым условием. Он будет работать против иностранцев и русской эмиграции, которая его подвела. Против же советских граждан он работать не будет.
Тем временем Мария Дмитриевна поехала в Югославию для свидания с отцом и братом. Я остался один в Биркенвердере. Вокруг городка раскинулись преимущественно сосновые леса, в которых паслось много диких коз. Охота на них была строго запрещена. Леса содержались в образцовом порядке, к тому же посаженный лес отличается стройностью рядов.
Где-то в этой местной глуши жила прачка, у которой были мои рубашки. Я пошел искать ее и, наконец, набрел на какую-то избушку, но в ней никого не оказалось. Вдруг, откуда ни возьмись, на меня набросились три огромных пса. Я схватился руками за ограду, а ногами отпихивал псов, что их раздражало еще больше. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы вдруг не появилась прачка. Но рубашки еще не были готовы, и она мне их потом досылала уже во Францию.
Глава VI
ПАРИЖ
То обстоятельство, что я не получил свои рубашки, не удержало меня в Германии. Мне тут нечего было делать. Я решил ехать в Париж, куда меня звал Маклаков. Но чтобы уехать во Францию, надобна была помощь бывшего Клименко. Тогда из Германии выпускали только тех, кто заплатил все налоги. Опять же эти налоги становились невозможно высокими. Клименко помог сократить их до разумных пределов, и я получил желтую бумажку, то есть разрешение на выезд.
Но тут возникали еще и другие затруднения. Западная часть Германии была тогда оккупирована французами. Переход был около Франкфурта-на-Майне. Я поселился там и жил довольно долго в области, еще не занятой французами. Забыл название этого городка. Кругом были прекрасные дубовые леса, а в городе — минеральные ключи, и я с наслаждением принимал ванны. Там я тоже что-то писал на отвратительной пишущей машинке, которую купил по дешевке в Берлине за шестнадцать долларов. У нее скоро стали отваливаться буквы с рычажков. Я привязывал их нитками, они опять срывались. Чистое мучение. Впоследствии, уже в Париже, я оставил ее у Маклакова, в русском посольстве, где ее и украли. Маклаков написал мне письмо, предлагая заплатить. Я ответил отказом и приписал: «Я нежно благодарен Вам и вору за то, что Вы избавили меня от этой дряни». Тут только я понял смысл насмешливой английской поговорки: «Made in Germany», что было равносильно понятию «дешевая дрянь».
Я купил билет третьего класса в Париж за полмиллиона немецких марок, что составляло всего лишь несколько долларов. Но предстояло еще пройти французскую зону. Через зональную границу поезда не ходили. Поперек шоссейной дороги стоял столик, за ним — французский офицер. Я объяснил ему, что я русский эмигрант, что меня пригласил «Малаков» (фамилию Маклакова французы переделали на знакомый им Малахов курган в Севастополе), посол бывшей России в Париже. Он пропустил меня.
Далее никаких затруднений не было. Из французской зоны поезд прямо доставил меня во Францию, в Париж.
И вот я в Париже. Такси. Я сказал шоферу:
— Six rue Grenelle.
Шофер мне ответил по-русски:
— К Маклакову, значит.
В Париже было множество шоферов из русских офицеров. Впоследствии я ставил в вину русским офицерам-таксистам, что они не помогли Кутепову. В то время посольство было уже в руках советской власти и можно было предположить, что сразу же после похищения Кутепов был препровожден в посольство на улицу Гренель. Но эта улочка очень узкая и короткая. Ее можно было совершенно забаррикадировать с двух сторон машинами, ворваться в посольство и освободить Кутепова. План фантастический, наверное, уже потому, что невозможно было ни сговориться, ни объединиться заранее для этой цели.