— Пойдемте вместе, — предложил я.
И мы поехали. Первой я пропустил Марию Алексеевну. Когда через некоторое время она вышла, к Анжелине прошел я и застал ее расстроенной. Она сидела за столиком и обеими руками держалась за виски.
— Что с вами, Анжелина Васильевна? — тихо спросил я.
— Ужасно мое ремесло.
— Оно прекрасно, — возразил я.
— Да, прекрасно, но и ужасно. За какие грехи я обречена все это видеть…
Я ждал продолжения.
— Вот перед вами была одна дама. Она не мать, матери я бы ничего не сказала. Сказала бы, что ничего не вижу, или врала бы. Но эта дама не мать, она тетка. Я сказала ей правду о ее племяннике, но не всю правду, полправды. Я сказала ей, что его убили на берегу большой реки, но я не сказала, как его убили. Они так страшно его мучили…
Поняв, что сейчас с нею будет трудно говорить, я прервал нашу беседу и откланялся. А Маклакова мне сказала:
— Я не скажу сестре, что его убили. Зачем? Он ведь был в отряде каппелевцев, и они три года шли через Сибирь. Мало ли там больших рек. Сестре скажу, что Анжелина не могла ничего найти.
Потом она перешла к другой теме:
— О моей жизни Анжелина сказала очень верно: «Вы три раза прошли мимо своего счастья». Это верно, у меня было три жениха, но я так и не вышла замуж. Из-за чего? Вернее сказать, из-за кого. Я знаю, это смешно, но скажу: из-за Васи.
— Василия Алексеевича?
— Да. Это просто глупо, чтобы сестра так любила брата, но это так. Я не могла с ним расстаться.
— А он?
— Он мог бы жениться. Но, во-первых, он очень легкомысленно относится к женщинам, а, во-вторых, я его слишком избаловала. Он понял, что такой жены, как сестра, он не найдет… А все же удивительная эта Анжелина!
Я подумал: «Да, удивительная». Кроме всего прочего, удивительно добрая. И удивительна еще в одном отношении. Она, ревностная католичка, в то же время была председательницей какого-то теософического общества. Такое совмещение плохо. Но естественно, что, занимаясь белой магией, она борется с черным магом, который был тогда в Париже. Я имею в виду Гурджиева.
В другой раз, когда я пришел к Анжелине, она начала разговор так:
— Вы думаете, что о вас забыли? Нет, за вами следят постоянно. Недавно хотели сделать на вас покушение, но не удалось. Вас охраняют.
Я спросил:
— Кто?
Она не ответила, а продолжала:
— Покушение не удалось, так с досады они украли у вас фотокарточки…
Действительно, я фотографировался в каком-то фотоателье, но никакие мог получить своего заказа. Наконец, получил, но вместо двенадцати тринадцать карточек. Мне было ясно, что здесь напутали. Теперь стало ясно, что напутали при краже. Восполняя кражу, добавили тринадцатую карточку. Конечно, это были пустяки. Но в результате я не смог немедленно приступить к исполнению своего намерения пробраться в Советскую Россию и там найти моего сына. Прошло два года, прежде чем это было осуществлено…
Позже я еще больше узнал Анжелину. Вне своего удивительного дара она была обыкновенная женщина. Были у меня знакомые, которые были с Анжелиной просто дружны и совсем не как с ясновидящей. Она, чтобы отдохнуть, любила играть в лото. При помощи своего дара она могла бы отгадать все номера, но никогда этого не делала. Во-первых, она была порядочным человеком даже в мелочах, во-вторых, это требовало большого напряжения. Ей же просто хотелось отдохнуть. Она любила и посмеяться, и послушать анекдоты — была совсем обыкновенной женщиной.
Еще позже я узнал, что дар Анжелины имел свои пределы. Был кто-то, кто сильнее ее и кто ограничивал ее возможности. И этот кто-то был Богом, в которого она верила. Я был совершеннейшим идиотом, что никогда не спросил ее: «Анжелина Васильевна, вы ясновидящая?». Она бы несомненно ответила утвердительно. Тогда бы я задал ей главный вопрос: «Так скажите мне, как вы видите Бога?!». Что она сказала бы, это другой вопрос, но все же его надо было поставить, тем более, что она мне часто говорила:
— Я молюсь Богу, я горячо молюсь.
Интересно, по какому поводу она мне это как-то сказала. Дело было так. После официальных сеансов я часто задерживался у нее, и мы просто беседовали. Как женщине, по-видимому, не имевшей душевного друга, ей некому было жаловаться. И вот во время этих бесед она иногда жаловалась мне. Так случилось и в этот раз.
— Я очень многим нахожу пропавших близких людей, — стала говорить она. — Вот и вам нашла сына, хотя это было очень трудно. Но у меня пропала моя единственная дочь. Во время Гражданской войны мы оказались в разных городах. Я должна была бежать немедленно, а она оставалась в Петербурге. И вот я ищу ее. В Петербурге ее не нахожу, но где она, не вижу. Да, не удивляйтесь, всем вижу, а себе самой не вижу. Я молюсь, молюсь, пощусь и еще молюсь, прошу у Бога разрешить мне увидеть мою девочку… Нет, не вижу.