И вот эта Мария сошла по величественной лестнице, и ее дядя ротмистр Ивков помог ей войти в карету, где уже сидел на передней скамейке ее маленький брат с иконой на груди (так полагалось). Венчание должно было произойти в селе Томохово, где была церковь. Кучер захлопал бичом, и кони рванулись вскачь, несмотря на то, что дорога шла вверх. Промчавшись по каштановой аллее, испещренной золотыми пятнами солнца, они поднялись по горке и еще прибавили ходу по ровной дороге, проскочив мимо громадного осокоря (громадного черного тополя), на котором был крест. Хотели броситься вниз, и кучер насилу их сдержал. Потом снова пошли и сделали резкий поворот на перекрестке, опять внизу по крутому и закрученному перекрестку и, наконец, пошли шагом через никогда не высыхавшую лужу-озерцо, потом опять вскачь по лугу, взгромоздились на паром через Горынь, с парома снова вверх на гребень и там их головы увидели с паперти церкви в селе Томахово…
За полчаса до этого из Агатовки вышла лодка с разодетыми гребцами, покрытая ковром и украшенная лилиями. Туда, в Томахово, я должен был доставить на ней моего брата. Мы проплыли мимо тысячелетнего кургана, который смотрел на нас с недоверием. Мы приплыли в Томахово раньше невесты, как полагается — жених должен был ее встретить у дверей храма — и причалили с другой стороны церкви. Она стояла у подножия холма, на вершине которого было старинное городище с еще уцелевшими земляными валами. Обойдя церковь, мы подошли к входу и стояли там, поджидая карету. Наконец, показались передние кони, за ними остальные и сама карета. Вскоре они пошли вскачь, прогремели по мостку, который едва не развалился, последний бросок, и у ступеней церкви они остановились так, что сели на задние ноги, а передние вкопались в землю.
Невеста вышла из кареты. Ротмистр подвел ее к жениху, который с роскошным букетом, выписанным из Киева, ожидал ее на пороге храма. Началось венчание. Шаферами по невесте был Ивков и кто-то еще. По жениху — его брат Павел Дмитриевич и я, в то время молодой офицер 5-го саперного батальона в белом кителе с серебряными погонами.
Началось венчание. Служба была совсем не пышная, скромная. Батюшка был как батюшка. Нестерпимо гнусавил древний псаломщик, который мучил прихожан своим дребезжащим голосом и напевом своего собственного изобретения, в котором не было никакой мелодии. Когда-то в детстве мы пели здесь трио. Я пел дискантом, моя учительница музыки Мария Владимировна — контральто, и один из служащих по фамилии Суворов пел басом. Растроганные старухи, сорок лет слушавшие псаломщика, услышав наше пение, плакали навзрыд. Но в итоге восторжествовал псаломщик. И так длилось до 1971 года. И тут вместо недолговечного трио и извечного псаломщика я услышал прекрасный хор. Правда, та церковь не сохранилась. После последней войны крестьяне собрали деньги и построили новую церковь, тоже деревянную, недалеко от старой. В ней стояли сестрички в белых фатах и с огромными свечами, как стояли они века. Но братчиков не было. Вдруг оказался один. Меня узнали и подали мне свечу в полтора метра длиною из темного желтого воска!
Бедность венчания украшали женщины, разодетые в шелковые очипки, в вышитых рубашках, в коралловых бусах. Священник, связав руки венчающимся, водил их вокруг аналоя, мы с младшим моим братом следовали за ними — я держал венец над невестой, а Павел Дмитриевич над женихом.
— По своей воле идешь ли замуж? — спросил священник.
Она ответила:
— Да.
— Не обещался ли кому? — обратился он к жениху.
— Нет.
Тогда сказаны были слова, я забыл какие, после которых считалось, что брак совершен. Псаломщик запел: «Исайя, ликуй…» похоронным голосом. Шафера расписались в книге, после чего все вышли из церкви, кругом ликовал народ. Молодые сели в карету и умчались тем же путем в Агатовку, где уже накрывали столы для пира, остальные разместились в экипажах и поехали вслед за ними.
Обед был сервирован на веранде, увитой диким виноградом. Окна веранды выходили в столовую, где стоял рояль. Обед был прекрасен. Иван Иванович, наш шеф-повар, оказался на высоте. Все, что можно было иметь в деревне, и все, что можно было привезти из Киева, было на столе. Иван Иванович был добросовестным и честным человеком. Между прочим, мой отчим завещал ему после своей смерти десять тысяч рублей. Дмитрий Иванович Пихно не был гурманом, но ценил эти его качества. Иван Иванович умер вскоре после смерти Д. И. Пихно…
За столом, кроме нашей семьи, сидели мать невесты Варвара Валериановна Меркулова, урожденная княжна Урусова, ее незамужняя сестра княжна Екатерина Валериановна, ротмистр Ивков, женатый на другой сестре Варвары Валериановны, отец невесты, Меркулов, бывший председатель окружного суда, а в то время уже горький пьяница, какие-то еще родственники и старшие служащие имения и мельницы. Наконец, подали шампанское. Я встал с бокалом в руке, а Павел Дмитриевич исчез — приготовлен был сюрприз. Тост был арией под аккомпанемент рояля за стеной. Мелодия была скрадена у Леонкавалло и как бы совсем не подходила к настоящему моменту — это был пролог к опере «Паяц», но слова были моими, и смысл их был таков: когда все хорошо, ни облачка на небе, растворение воздухов и изобилие земных плодов, в небе — синь, на земле — цветы, тогда просто любите друг друга; но когда молния, буря и ветер, в небе грозные тучи и самые скалы и горы рушатся, крепче обнимите друг друга и любите в сто раз сильнее…