Он поднялся и заговорил о том, что приехал поблагодарить их. По поручению командования. Они оба награждены грамотами.
В комнате было уже совсем темно. Только в печурке шипели мокрые поленья, и по стенам прыгали отсветы красного огня. Акробаты молчали.
— Глухонемые они, — вмешался старик, заметивший замешательство Мещеряка. — Вы мне скажите, а я им передам…
Глухонемые? Мещеряк повторил старику слово в слово все то, что уже сказал братьям, и тот быстро–быстро задвигал пальцами обеих рук. И братья, поняв его, заулыбались, закивали…
Мещеряк надел шапку–ушанку. Вздохнул. Глухонемые акробаты еще могли узнать номера частей, в которых им приходилось выступать, но было сомнительно, что они еще и «расслышали» фамилии их командиров. А на карте, отобранной у Шредера, значились еще и фамилии. Выходит, ему здесь делать нечего.
— И давно они у вас?.. — спросил Мещеряк, пожимая руку старика.
— От рождения, — ответил старик.
Последнее не трудно было проверить. Мещеряк еще раз кивнул братьям и повернулся к двери.
Теперь оставалось еще наведаться к аккордеонисту Бабушкину.
Ивана Игнатьевича Бабушкина Мещеряк, однако, не застал.
— Загулял видно, — ответила Мещеряку соседка аккордеониста. — Вы его вряд ли дождетесь. Лучше зайдите утром.
— Но он завтра уезжает… — растерянно пробормотал Мещеряк.
— Ну, тогда вы его наверняка застанете, — женщина пожала рыхлыми плечами и захлопнула дверь.
Делать нечего, пришлось Мещеряку что называется не солоно хлебавши спуститься с пятого этажа. Было уже поздно, приближался комендантский час. Да и голод давал знать о себе.
Глава седьмая
— А как ваши успехи? — спросил Мещеряк, налегая на подогретые консервы.
Они снова сидели вчетвером на кухне генеральской квартиры. Было тепло и уютно.
— Малость погуляли, — ответил Нечаев.
Они с Игорем вышли из дому в одиннадцатом часу, свернули направо в Оружейный переулок, миновали баню (вот бы попариться с веничком!) и очутились на площади Маяковского. Было холодно, промозгло, и они решили спуститься в метро. Нечаев не предполагал, что там такая красотища. Мрамор, гранит… Станция «Маяковская» ему особенно понравилась. Высокая, легкая, со стальными сводами… И станция «Красные ворота» тоже хороша: красные и белые плиты под ногами, белые ниши в красных стенах… Кстати, почему она так называется? Наверх они не поднялись, а там, наверно, и стоят эти самые ворота…
— А вот и нет, — вмешался Игорек.
В огромном многокилометровом бомбоубежище, каким стало в последние тревожные месяцы московское метро, сложился, как заметил Нечаев, свой суровый быт. Кстати, в метро о пи переждали и воздушную тревогу, когда уже возвращались домой… На станции «Арбатская» Нечаев на какой–то служебной двери приметил табличку «Для рожениц». На станции «Курская» работает филиал публичной Исторической библиотеки. Разумеется, не днем, а когда прекращается движение поездов… А еще поразило Нечаева то, что на подземных станциях многое напоминало об их беспокойной ночной жизни. Они видели топчаны, сложенные штабелями, видели куцые детские матрасики и деревянные настилы, чтобы сойти с платформ в тоннели. Движение поездов прекращается в восемнадцать ноль–ноль, и станции принимают ночлежников. Из метро они с Игорем выбрались на площади Революции.
— А краски вы достали? — спросил Мещеряк.
— Ага, в Столешниковом, — к явному удовольствию Мещеряка, отметившего про себя, что мальчишка перестал глядеть волком, ответил Игорек. — В том самом магазине, о котором вы нам говорили…
— Вот видишь… — Мещеряк откинулся, запыхтел толстой цигаркой. — Все идет как надо.
— Стало быть, вы…
— Нет, — Мещеряк перебил Нечаева. — Не в том смысле.
— А мы знаете кого видели? — Лицо Игорька приняло загадочное выражение. — Не отгадаете…
— Первопечатника Ивана Федорова?..
— Вы про памятник? Не–ет… Самохина, вот кого. Нашего Самохина.
— Артиллериста, что ли?..
Слава наводчика Тимофея Самохина была громкой, его знала вся армия. Самохип был сибиряком, из тех таежных охотников, про которых говорят, что они запросто попадают белке в глаз. За три месяца, проведенных на фронте, зенитчик Тимофей Самохин сбил четыре немецких стервятника.
— Где же вы его встретили? — спросил Мещеряк, уверенный в том, что Самохин приехал в Москву за вторым орденом, которым его на днях наградили.