Не хотелось вспоминать, словом.
***
Все веселье, связанное с действием ореха, пропало как-то разом, при виде места, где ее собирались уложить баиньки. Переночевать на самой верхушке дерева, в громадном гнезде, сплетенном из притянутых от разных деревьев и переплетенных тонких веток и нарезанной с помощью зубов лозы, да еще в компании то-ли ближайших родственников человека, то-ли прародителей будущей цивилизации на Прерии было забавно и весело, и, наверняка, даже познавательно. Да вот только взгляд, брошенный с этой самой верхотуры, на собирающее коснуться горизонта солнце, мигом напомнил, что в месте, которое она привыкла называть домом, наверняка уже с ума сходят от беспокойства за одну несознательную личность.
На душу просто тысячепудовым камнем упали запахи старого дома – пирогов, молока и теплого хлеба, сеновала и дыма березовых поленьев, сгорающих в печи. Сердце сжало от того что называется «ностальгия» выбив непрошенную слезу из глаз. Волной накатили воспоминания: пироги, которыми тетя сегодня хотела порадовать, да вот некстати, опара осеклась… А как пахнет свежее, только что надоенное, теплое молоко…. Склоняешься над подойником, а в лицо поднимается волна сладкого аромата…. Легкий ветерок вдруг принес благоухание лугов и разнотравья высушенного сена и чуть горьковатый запах, сгоревших в печи березовых дров.
Нет, что бы там не говорили фармакологи о невозможности передозировки и отсутствии побочных эффектов, а также привыкания при употреблении алмазного ореха, лучше все же соблюдать меру.
Однако, оставалась такая маленькая проблемка – объяснить ситуацию существам, судя по всему и членораздельной речью-то не владеющим. Они ведь такое желание могут и просто не понять, а то и обидеться. Одна надежда на вычитанную в книжке мысль что, например, собаки, не воспринимая смысла слов, прекрасно чувствуют интонации, понимая в итоге даже больше, чем им пытаются сказать. Инга осторожно взяла Кисуню за лапку, кажется она тут самая главная, и, стараясь не думать о постороннем, произнесла:
- Мне. Надо. Идти. Понимаешь - там меня ждут. Они очень волнуются, понимаешь? – и указала рукой в сторону деревни.
Кисуня посмотрела туда же, втянув воздух носом, заглянула в глаза и совсем по-человечески развела в стороны верхние руки, дескать – надо, так надо. После чего все завертелось в буквальном смысле слова – подхватив Ингу под локти и за пояс, хвала Всевышнему, в этот раз с двух сторон, неугомонная парочка попрыгала с ветки на ветку в указанном направлении.
Но едва спустились вниз, как вся беспечность разом пропала. Возвращались осторожно, часто останавливаясь и что-то пережидая. Время от времени или Кисуня или Бой уходили вперед на разведку. Тем не менее, до околицы дошли очень быстро. Даже слегка зашли на минное поле, где неугомонная парочка ориентировалась, похоже, как у себя в гнезде. Во всяком случае, с безопасной тропинки никто не сходил.
Правда Ингу чуть не хватил инфаркт, когда эти разгильдяи, легко обходящие установленные растяжки вдруг заинтересовались «лягушкой» и начали ее выкапывать. Пришлось схватить хворостину, зажмуриться и дать по лапам. Обошлось, лишь получивший за двоих Бой попробовал окрыситься, но получил еще и подзатыльник от Кисуни, после чего побежал извиняться – то есть проверить Ингу на наличие блох. Наверное, ничего не нашел, но оказывается, когда тебя расчесывают двухдюймовыми когтями это даже приятно.
Дальше решила не рисковать и попрощаться здесь. Кисуня прощалась вполне по-человечески – лизнула в носик, заглянула в глаза, да так сдавила в объятьях, что ребра затрещали. Бой оказался более застенчив и предпочел попрощаться по-собачьи – сунул нос между ног, лизнул в щеку и затолкал в поясную сумку какой-то пучок листьев, в качестве пояснения что-то застенчиво прорычав. После чего оба сделали по шагу назад, попросту растаяв в окружающей зелени. Странно, ведь рыже-коричневые шкурки должны быть очень заметны, а поди ж ты, прям как глаза отвели.
Родное подворье встречало Ингу выпученными глазами младших хозяйских детишек, и замершей соляной статуей хозяина. Дядя Кирилл при ее приходе поправлял что-то в сбруе, которую всегда одевал на охоту, как он говорил «на выход», и при возвращении «блудной племянницы» лишь повернул голову на скрипнувшую калитку. Да так и замер полусогнувшись. Лишь глаза на окаменевшем лице внимательно обежали «явление», да со смесью волнения и облегчения заглянули прямо в душу – «всели так хорошо, как снаружи видно?».