Уйти, впрочем, удалось не вполне – один из снарядов лег достаточно близко, аккурат под левым передним колесом рвануло, машину будто приложили в скулу молотом. Она практически легла на борт, но каким-то чудом умудрилась выровняться и понеслась дальше, цепляя кочки осевшим носом. Савельев от удара вылетел из башни и рухнул на руки личному составу. Его поймали, заодно не дав свернуть себе шею при следующих маневрах.
Уже казалось, что все эти кульбиты достигли цели – ракеты, хоть и легли рядом, но не накрыли, а следующие или выпустить не успеют, или их нет вовсе, - когда со стороны кормового люка раздался металлический удар. Очень близко, возле лба Василия, пытающего отцепиться от удерживающих его рук, пронеслось что-то, окатив смертным холодом, а левую сторону его лица обдало чем-то невыносимо горячим.
Получивший «подарок» в затылок, водитель рухнул вперед, а резко тормознувшая «бэшка» буквально встала на дыбы, швырнув все незакрепленное в нос, и перемешав там живых с мертвыми. Впрочем, инерционный удар тут же отбросил назад, более-менее равномерно распределив груз по внутренностям «коробочки».
Ухитрившийся уцепиться за спинку кресла Савельев уже примеривался занять место мехвода, но вместо этого на голой интуиции заорал «к машине!». Разведка опять показала чудеса прыти, но самому Василию не повезло – запнувшись за то ли забытого в спешке раненого, то ли оставленный труп, он как раз принял «упор лежа» когда на борту брони словно заработал отбойный молоток.
«Крупняк», - отметил он про себя при взгляде на появившуюся в борту цепочку пробоин – женский или детский кулачек как раз пройдет. Будто обретя крылья, капитан совершил горизонтальный прыжок в длину и «рыбкой» вылетел в открытый кормовой люк. Откуда и силы взялись.
Снаружи все было плохо – занявшее круговую оборону отделение, точнее то, что от него осталось, палило во все стороны, расходуя бесценный боезапас и демаскируя позицию, и это при том, что им огнем не отвечали. Пришлось срочно наводить порядок в этом бардаке и пытаться организовывать хоть какую-то системную оборону.
Но едва удалось восстановить хоть какое-то подобие дисциплины, как ожил курсовой пулемет в башне покинутой машины, послав куда-то в сторону холма три коротких очереди. «Черт», - подумал Савельев, вжимаясь в землю за удачно подвернувшимся булыганом, - «кто-то остался внутри, или это раненый очухался? Но почему этот остолоп не связался, а полез воевать? Если не работает связь, было достаточно просто крикнуть…». На все эти вопросы не было ответов, и уже никогда не будет – со стороны башни раздался звук удара металла о метал, а через пол секунды ветер донес звук выстрела. Пулемет и основной калибр задрались вверх, будто выцеливая что-то в небе.
«Приплыли – остались без пулемета и к коробочке теперь не подойти, за этим будут следить и крупняк и снайпер. Что ж это у него за патроны, что броню прошивают? Она хоть и не противоснарядная, но все же… И ведь метко бьёт сука, да и сидит, судя по звуку, метров за двести-триста, не больше», - невеселые мысли толклись в голове не находя приемлемого выхода. Жить хотелось просто неимоверно, но шансов на это не осталось вовсе. «Но почему они не стреляют? Мы ведь тут как на ладони», - последний риторический вопрос неожиданно получил ответ – замигал сигнал входящей связи, с общего канала от «неустановленного абонента».
- Привет, служивый. Зачем я тебя вызвал, объяснять надеюсь не надо?
- Будешь горячую пищу, баню и удобные камеры сдавшимся в плен обещать?
- Кхе, жизнь обещать могу, что до всего остального – то у нас с этим у самих негусто, Шутник.
- А давай наоборот - камерами мы вас точно обеспечим. Да и все остальное будет – я прослежу.
- Ты, Шутник, через край-то не хватай. Не думаю, что обещанное в твоих силах, скорее лоб зеленкой намажут и к стенке прислонят. Ну – что скажешь?
- Надо подумать.
- Думай, тока учти: если долго думать будешь – половина твоих трехсотых в двухсотые преобразуется… - на том конце немного помолчали, а потом совсем другой, звонкий голос заявил: