Да и попадись под ноги камень, годный для броска, за ним не нагнешься – выстрелит навскидку и не промажет. Оставалось только, почувствовав что конвоир остановился и дальше за пленником не идет, повернуться лицом и посмотреть в глаза своей судьбе. И тут осечка – карие глаза смотрят спокойно и чуть насмешливо, будто говоря: «ну чего ты дергаешься? От пули может, и убегали, а от своей судьбы еще никто не ушел…». Но бороться надо до конца, и капитан попробовал завязать разговор в расчете получить хотя бы сигарету – курить почему-то захотелось даже больше чем выжить.
- И что теперь? – конвоир недоуменно поднял брови и сердце невольно пропустило удар от такой неожиданности.
- Ты ведь вроде хотел с нашим начальством пообщаться? Вон оно топат, я дальше как решит, так и буде. – ответил абориген, тыча куда-то за спину капитана стволом.
Когда поворачивался душа напряглась в ожидании выстрела - вдруг это просто уловка ведь далеко не каждый может спустить курок глядя в глаза жертве, но с верха оврага стронув небольшую лавину песка, действительно скатилась бесформенная из-за маскировочной накидки фигура – не иначе тот самый снайпер пожаловал. Глаза еще привычно определяли размеры и анализировали увиденное, а в груди уже поселился ледяной ком – снайпер двигался легко, привычно придерживая свое орудие убийства чтобы приклад не бил его на каждом шаге по пяткам.
Что неудивительно, винтовка Мосина в пехотном исполнении (интересно, это настоящий антиквариат или просто более поздняя реплика?) это еще то «весло», почти метр восемьдесят вместе с непонятно на кой ляд прицепленным штыком, а в самом снайпере было от силы метра полтора. В кепке. В прыжке.
Еще два десятка стремительных шагов, откинутый капюшон маскировочной накидки и застывший столбом Савельев увидел настоящий лик войны.
Симпатичный, надо сказать, «лик» – веснушчатый, с облезлым вздернутым носиком и голубыми глазами. Все это вкупе с заметно оттопыренными ушами принадлежало девчонке лет четырнадцати. И только спокойный и внимательный взгляд голубых глаз, в котором как в зеркале свидетельствовал, что это не ошибка, не розыгрыш, а перед ним, буквально в трех метрах, действительно снайпер, хладнокровно расстрелявший двух его людей совсем недавно.
- Ну шо, дядя, ты ведь меня видеть хотел на клочки порвать? – похожее на заросший плющом пенек, чудо вдруг свернуло щербатой улыбкой – верхние передние зубы выросли столь широко что между ними вполне можно засунуть палец,
- Ну так давай – рви. – Неуловимым движением девчушка сбросила с плеча мосинку и выставила штык перед собой. - Давай все здеся и решим. Или ты только безоружных рвать мастак?
В мелькнувшей сейчас перед глазами жизни Савельеву уже приходилось сходиться с противником врукопашную. И не раз. Но весь его опыт говорил только об одном - в настоящем поединке, насмерть, побеждает далеко не самый сильный, подготовленный или вооруженный. И даже не самый ловкий, быстрый, бесстрашный или лучше видящий происходящее вокруг. Точнее все так, просто самым быстрым ловким и бесстрашным вдруг оказывается… сложно подобрать нужное слово. Даже нельзя сказать, что «уверенный в себе и хладнокровный», просто потому что и уверенность, и хладнокровие это ведь тоже следствия…
Наверно ближе всего будет «самый правый», но и эта характеристика неполна. Разве что удариться в мистику заявив «побеждает тот, кому суждено победить», вот только это «суждено» не содержит ни капли случайности.
Сложно все же пытаться передать словами ощущения человека, заглядывающего в глаза собственной смерти, но одного взгляда было достаточно чтобы понять – ему не выиграть. На тренировке он бы только посмеялся, и легко бы выбил оружие из гораздо более крепких и умелых рук. Но здесь и сейчас весь опыт говорил только одно - стоит ему сделать шаг, нет хотя бы полшага и он останется тут навсегда. Просто потому что вся его сила, опыт и умение - это ничто перед тонкими девичьими ручками в цыпках, что не дрожа удерживают винтовку, и спокойным взглядом, поверх примкнутого самодельного трехгранного штыка, нацеленного ему прямо в сердце. Взглядом, в котором даже сейчас не появилось ни одной искорки гнева, или ненависти.