Нас война догоняет…
Ночь тиха и небо звездно. Слава те, Господи – хоть последняя часть утверждения неверна. Плотная пелена облаков расположившаяся на высоте восьми километров, не только прячет звезды, но и укрывает землю от слишком внимательного взгляда сверху.
Космосу, впрочем, не до земных дел – они там сейчас сачком остатки гражданской спутниковой группировки вылавливают. «Гражданские» - они-то, конечно, гражданские. Но, как некоторые выяснили на собственной шкуре, в качестве шпионов и постановщиков помех работают только в путь, да и при попытке «взятия на абордаж» могут и на таран пойти, и взрываются не слабо, рядом лучше не отсвечивать.
Надо успокоиться. И принять все таким, какое оно есть. В конце концов, будущие историки, если этот эпизод вдруг удостоится их внимания, напишут всего пару строк - вроде: «Единственный за всю войну рукопашный бой произошел на второй день конфликта. Когда в результате ошибки радиотехнической разведки первый батальон ХХХ-го полка вместе с приданной ему девятой разведротой атаковал полевой госпиталь «федералов», приняв его за штаб сторонников независимости».
«Кругляш… твою-ять кончай маячить. Че ты, как тигра прям – еще хвост вырастет…» - приходится отвлечься от своих мыслей и присоединится к остальным. Зрелище конечно – не бей лежачего. У сигнальных костров вообще находиться по уставу не положено, а тут еще и чаек с перекусом, да неспешные разговоры явно «не под чаек», и даже гитара тренькает.
«Партизанщина» в чистом виде, хотя с другой стороны, а мы-то все тут кто? Так что разнос за потерю дисциплины устраивать не будем, посты все же выставлены, с неба вряд ли чего прилетит, а людям хоть как-то надо сбросить напряжение этих двух сумасшедших дней, заполненных в основном ожиданием. Вот и сейчас ждем самолета, а что нас ждет по прибытии на место и вовсе представлять не хочется.
Так что молча принял кружку, да присел к огоньку, вот только донести угощение до рта не успел.
Нас война догоняет потерей друзей,
болью ран и бессонницей злою.
Сдать бы горькую память в военный музей
и навеки вернуться из боя.
Вот прилег на кровать, а лежишь на скале,
и от снайпера некуда скрыться.
Посмотрел на окно - там в предутренней мгле
полыхают знакомые лица.
Есть другие друзья, есть другая любовь,
перед ними ты нынче в ответе,
но былая война проступает, как кровь
сквозь бинты в полковом лазарете.
Страха нет на душе, нет на сердце вины,
да и рана давно затянулась,
но живешь, словно сам не вернулся с войны
иль она за тобою вернулась.
Виктор Верстаков
Содержимое кружки ухнуло вовнутрь одним глотком, хорошо хоть это действительно это оказался «не чай». На плечо легла ладонь размером с лопату, но сжалась очень аккуратно. Поддерживающе.
- Брось, Кругляш. В списках убитых ее нет, раненых – тоже. Так что все хорошо с твоей Леночкой…
«Было б все хорошо, никто бы радиограмму с просьбой прибыть не давал…», - но сказал совсем другое:
- Душевная песня.
- Да брось ты, будто не знаешь, сколько ветеранов оседает на дальних планетах. И почему. Да и сам-то, небось…
Действительно. Знаю. Впрочем, процесс выжимания неугодных на окраины не нов. Тысячи лет этому изобретению, сразу, как началось строительство империй - так и придумали. Сотни раз на этом обжигались, но так ничему и не научились. Любой беспокоящий фактор, будь то совесть, гордость, или наоборот, шаловливые ручки – с глаз долой, из сердца вон. Хоть в Сибирь, хоть в Австралию, хоть в Тмутаракань.
- Мне повоевать не пришлось… - В ответ взгляд слегка насмешливый и понимающий: «Не хочешь говорить – ну и ладно, тут далеко не каждый готов распахнуть душу. Много в ней всякого. Но вот свежего человека под пулями видно завсегда».
Тем временем разговор, слегка притухший с явлением начальства, возвращается в прежнее русло. Старики помалкивают, а вот «молодежь» («тридцать лет – ума нет») раздухарилась не на шутку. В основном все крутится вокруг двух тем: «Где ж мы их всех хоронить будем?» и о том, «как здорово заживем, если никого сверху не будет». Кажется, это называется «головокружение от успехов».