- Жакан то, от кого?
- Да от меня, Прокофьевна, от меня. Кругом ты права – прикипел я к ней, но и вижу, что тут для нее не жизнь. Учиться бы ей, да где ж деньгу на то… Как ни крути – и остальных детишек поднимать надо. Погодь, Прокофьевна а чего ты так с лица сбледнула? Сердце прихватило?
- Да нет, просто поняла я, кажись что творится. Вот смотри – даже если девочка сама в силу входить начала, то это все объясняет, кроме пчел. С ними и я не управлюсь, а она выходит, может, но такому самой за три дня не выучиться. Это и за три года не выйдет. Учит ее кто-то, и очень хорошо учит, а кто у нас тут может учить да еще так. Забыла я про то совсем, карга старая, совсем мозги прожила.
- Да брось ты, скажешь еще – карга, да ты в свои шесть десятков выглядишь так, что многие обза… Да ты что!? Неужто про…
- Да, про него. Про хозяина. Его правда в наших местах уже четыре десятка лет не видали… Может потому и не видали, что не было тут для него интереса.
- Да брось, какой интерес, чтоб учить двенадцатилетнюю соплячку? Чем таким она с ним расплатиться…
- Девушке всегда есть чем заинтересовать и расплатиться. Да ты лоб то не морщи, не забыл ведь, что я тебе сказала? Думаешь, лучше если б это был какой развиздяй, навроде тебя в молодости? Хозяин, девку конечно спортит – в том смысле, что такого себе потом вряд ли найдешь, но и даст столько, что за эти дни и всей остальной жизни не жалко.
Звон горлышка об край стакана и ложечки об чашку, потом тетка Галка сказала с легкой укоризной.
- Ну вот, а говорил что все нипочем, развезло вон как жениха на собственной женитьбе.
- Так от таких новостей…
- Привыкай папаша, тебе и положено последнему обо всем узнавать. На вот, хлебни, да топай домой. Жена, небось, извелась вся, пока дойдешь весь хмель глядишь, и выйдет, а как проспишься – и лишние мысли повылетают.
- Спасибо, Галина Прокофьевна, за лечобу Вашу да за науку, чтоб у вас ручки не болели.
- И ты будь здрав, Кирилл Федотыч, заходи всегда и ежели чего, а еще лучше – просто так, чайку выпить заходи, завсегда Вам рада.
Полыхая ушами от стыда, Инга беспомощно смотрела в спину уходящему дядьке. То, что он в стельку пьян, выдавала только очень прямая спина и четкая, чеканная походка. Душа разрывалась между желаниями догнать и все объяснить, прямо не сходя с места расплакаться, а еще лучше умереть от горя и несправедливости или забиться в глушь, построить там избушку и никогда больше людям на глаза не показываться. Голова же упрямо твердила – что все бестолку, и надо просто оставить все как есть, а то будет только хуже.
Победило в этом раздрае, как и обычно, тело. Которое просто вскочило и рвануло к крыльцу дома, давая выход желанию хоть что-то сделать.
- Вот, зашла я Галина Прокофьевна, поблагодарить вас за доброту Вашу да за слова ласковые! – С порога бухнула Инга.
Хозяйка при виде ввалившегося чуда только всплеснула руками и села на лавку, но через миг уже взяла себя в руки. Она сняла очки и посмотрела прямо в глаза, будто заглянув в самую душу, «ну а дальше что?» - спрашивал этот взгляд.
Мигом растерявшая весь задор Инга опять полыхнула ушами и сунула в руки фельдшерице забытый за всеми треволнениями «натюрморт». Принятый сверток был не спеша развернут, а потом в полной тишине положен трясущимися руками на стол. Сгорая от стыда, Инга смотрела как из неотрывно смотрящих на ее «подарок» глаз потекли слезы, прочерчивая дорожки по морщинистым старческим щекам.
Немая сцена все длилась и длилась, пока тетя Галя не встала и не обняла прилипшую к полу Ингу, со словами: «огонь в тебе плещется девочка моя, но сердце у тебя доброе». После чего смахнула слезы тыльной стороной ладони, очень осторожно подхватила подарок и унесла его на вторую половину хаты, откуда уже вернулась совершенно спокойная, и с двумя чашками.
- Вижу, что не понимаешь ничего. Все расскажу – ты садись, чайку выпьем, разговор будет долгим.
Оставалось только помешивая в чашке рубинового цвета и непередаваемого аромата отвар пытаться собрать мысли в кучу. Безуспешно. Спасибо, хоть хозяйка решила нарушить молчание сама.