И махнув рукой, сел писать заключение о смерти – с его опытом для определения содержимого бутылки не нужно было никакой химической экспертизы. А подозрение о том, что причиной смерти мог быть отнюдь не только спирт, доктор оставил при себе – он обычный терапевт, а не токсиколог, чтобы с уверенностью судить по косвенным признакам. Нужных же реагентов для подтверждения досужего подозрения, все равно днем с огнем не отыщешь.
И вообще – меньше знаешь, крепче спишь.
***
- Кругляш, стой! Вот курава мать, стой!! Кому говорят…
Приходится действительно останавливаться, а то не на шутку взволнованный желающий пообщаться еще к рукоприкладству перейдет. Вон как весь раскраснелся-запыхался пока бежал. Да еще кулачками от избытка чувств потрясает, пудовыми такими кулаками. Придаю взгляду уже не наигранное раздражение на вдруг возникшее препятствие и желание с ним поскорее разделаться. «Не наигранное» оно потому, что сейчас вообще-то действительно спешу, и не до пустых разговоров мне, еще чуть промедлить и операция окажется под угрозой срыва.
Хорошо хоть недобрый взгляд помогает, и разогнавшаяся туша, которой я от силы до плеча достану, тормозит метра за два. Причем тормозит, похоже, абсолютно самостоятельно без малейшего участия разума, поскольку язык явно продолжает болтать по инерции.
- Ты что ж. б..ть, сука делаешь?!
Теперь надо удивленно поднять брови повыше, я прекрасно знаю что от этого кожа на лысине собирается в забавные складочки, и самым елейным голосом поинтересоваться:
- Я делаю? Я ближайших два дня полностью на глазах, и ничего такого делать просто не мог…
Собеседника не обманывают мои ласковые интонации, точнее - меня уже более чем хорошо знают - от них его наоборот явственно бросает в холодный пот. Видимо наконец доходит, что мы вдвоем на пустынной улочке Белого города, а вокруг ни души – далеко не все хозяева вернулись после объявления перемирия – взгляд его намертво прикипает к откинутой деревянной крышке кобуры. Но крепок, уважаю – проглотив застрявший в горле комок, продолжает гнуть свою линию, правда уже более спокойным тоном и взвешивая выражения. Чего собственно от него и добивались.
- Ладно, что вы себе позволяете? Вы же обещали.
Теперь приходится задуматься и подбирать слова уже мне.
- Ах, мы, дорогой мой соратник? А не напомните ли, дословно, что именно мы обещали?
Кажется все же переборщил, он, похоже, действительно вспомнил все дословно и теперь стоит белый как мел не сильно отличаясь по цвету от соседней стены.
- Но как же…
- Ну, раз с памятью плохо, тогда я сам напомню – мы обещали, что пока идет война, мы не вмешиваемся в эээ… так сказать кадровую политику. За исключением экстренных случаев или вопросов контрразведки. Так? – И дождавшись кивка, продолжаю: - Но дорогой мой друг, война-то вообще того – закончилась! И закончилась, должен сказать это с гордостью – нашей несомненной победой.
Честное слово – мне его просто жалко. На глазах этого человека сейчас просто рушится мир, в котором еще недавно все были боевыми братьями и вместе делали одно большое дело, а теперь после победы оказывается, что это несколько эээ – не так. Вот бы не подумал, что разменяв пятый десяток, можно быть таким романтиком, а ведь в руках именно этих людей сейчас находится сила и власть. Поэтому не мне щадить их чувства, чем скорее расстанутся с иллюзиями – тем меньше мне будет работы, но все же пытаюсь «закруглить» разговор поаккуратнее.
- Да-да, вы правильно догадались. С победой прежние договоренности теряют силу. И не просто потому, что наши цели расходятся, а потому, что история знает немало примеров, когда, выиграв войну, умудрялись просрать мир. Просто из-за того, что лучшие отдавали жизни во имя победы, а слишком много мрази решало после, что теперь «их время». Но вот это уже наша работа – следить, чтобы ничего лишнего наверх не всплыло. Так что просто давайте не мешать друг другу делать свое дело. О-кей?
Разворачиваюсь, чтобы уйти, но в спину летит вопрос:
- Кругляш, а еще много?