- Пфе, - раздалось в спину, - если б ты знал, как часто я на самом деле ошибаюсь!
Как же удивительно меняет лицо улыбка. И не признать в этом мальчишке, с сияющими от счастья глазами, прежнего Молчуна, у него даже речь изменилась, звенит колокольчиком.
- Просто в отличие от стрельбы, где промах тебе поправить уже никто не даст, допущенную ошибку всегда можно исправить. Ну, если быть к этому готовым и не надеяться на собственную непогрешимость. Всегда есть на это время - вот.
И, по-мальчишески вздернув нос, а также напоследок показав язык севшему мимо стула (буквально) учителю, очередная загадка растаяла во тьме коридора.
***
Забирать возвращающуюся с практики команду курсантов всегда весело. Но сегодня группа повела себя неожиданно. Вместо того чтобы сначала устроить грандиозную пробку в грузовом створе, куда уверенно проходит и тяжелый танк, а потом всесокрушающим цунами с писком-визгом пронестись по десантному трюму… И все во имя великой цели - успеть первым к дальнему концу, где находятся ящики НЗ. Ну и там, как водится, устроить свалку за позабытые за время автономки, и такие привлекательные лакомства.
Так вот, эти погрузились быстро и размеренно. Будто возвращалась не команда младшекурсников, а спаянная не одним десятком выбросов команда ветеранов. То, что это не так, говорил разве что рост – почти половина от обычного. И заботливо уложенный в аварийный комплект пятикратный набор сладостей остался невостребованным.
Малыши двумя ручейками друг другу в затылок вливались в трюм, организованно складывали свой груз посредине и, в полной тишине, располагались в специально для них установленных детских креслицах.
«Даже ни один пристегнуться не забыл», - отметил наблюдавший за посадкой через внутреннюю сеть пилот.
Мелькнула невольная мысль, что это действительно боевое подразделение, просто в него специально отобраны бойцы ну очень маленького роста. Борттехник тоже удивленно пялился на входящих - бросился в глаза совсем уж крохотный малыш, тащивший громадную рыбью голову в половину собственного роста, а диметром так и поболее, раза этак в полтора. Пространство трюма тут же заполнилось одуряющим запахом копченой рыбы, но от спокойного выражения на детской мордашке начала подниматься дыбом шерсть на пояснице.
Сунув в зажимы на стене электрошоковую дубинку (свалка возле ящика с ништяками, бывало, переходила в нешуточную драку) борттехник рванулся к ближайшему экрану – смотреть, что же такое приключилось, что детишки забыли о своей обычной манере поведения. По мере просмотра брови его поднимались все выше, а уши начали делать «ножнички».
- Ничего не понимаю. Ни одного двухсотого нет, даже трехсотых не было. Поохотились вон как, - в этот самый момент в проем вплывал пристегнутый к антигравам здоровенный череп с дыркой во лбу, от взгляда на зубки, украшающие челюсти которого, внутри само собой холодело, - что ж они смурные такие?
- Они одно из заданий провалили, – пилот тоже проявил любопытство и бегло по диагонали просматривал отчет о практике.
Бортмеханик, отметив в журнале, что запускающий поднялся на борт и кивнул ему, подтверждая, что количество ушей, поделенное на два у него тоже совпало с количеством лап, поделенным на четыре, а для тушек пол и возраст (в космофлоте нет бессмысленных традиций!) совпал со штатным. После чего поднял аппарель и дополнил уставной доклад о готовности высказанным шепотом недоумением:
- Провал без двухсотых? Да ордена и медали за такой «провал» потом всю жизнь на полевой форме носят – как талисманы. А не как все все прочие висюльки, только на парад.
Пилот, пользуясь простотой управления атмосферником, развел верхние лапы в извиняющемся жесте, буркнув – «дети». Вот только наполненный неожиданной теплотой взгляд, брошенный им в сторону трюма, как-то не вязался с ворчливым тоном.
Окутываясь пеленой защитной иллюзии, бот стремительно набирал высоту, возвращая малышей на орбиту. Летняя практика закончилась.
Домой.
Тень третья. Мы с тобой одной крови…
***
Ошибки родителей
Утро начинается с того, чтобы разогнуть колени. Медленно, потому что жидкость внутри сустава от ночного холода загустела. Разум в это время бьётся внутри, скованный оцепеневшим телом. И это несмотря на то, что всю ночь он трудился, обрабатывая материалы прошедшего дня.