— Так вы идете? — спросила Кики из-за двери.
— Да-да, одну минуточку.
Назарио сунул полотенце под кран, но от холодной воды лак только затвердел. Он скомкал полотенце, но оно было слишком мокрым, чтобы запихнуть его в карман. Детектив в панике посмотрел по сторонам. Неужели у нее нет фена? В конце концов он спрятал полотенце в корзине под грудой белья.
Когда он открыл дверь ванной, перед ним, скрестив руки на груди, стояла Кики в фартуке.
— Нашли что-нибудь интересное?
Назарио растерянно молчал.
Кики посмотрела на его руки.
— Вы что, мазались моим лаком? — недовольно спросила она.
— Нет, — ответил детектив, проследив за ее взглядом.
Ярко-красный лак предательски блестел на подушечках пальцев и в лунках ногтей.
— Он упал, и я попытался его поднять, — смущенно пробормотал Назарио.
— Я поймала вас за руку. В буквальном смысле слова, — заявила Кики без улыбки.
— Извините. Сила привычки.
— Вы хотите сказать, что всегда роетесь в шкафах у посторонних людей?
— Я работал в службе по борьбе с наркотиками.
— Видно, не слишком успешно.
— Я был неплохим специалистом, и это стало моей второй натурой. Мне очень жаль.
— Мне тоже. Как это печально — подозревать всех без разбора. Вы должны проводить больше времени с нормальными людьми, в своей семье.
— У меня нет семьи. — Он обреченно пожал плечами.
— Нет семьи? Это еще печальнее. Пойдемте за стол, а то все остынет.
В столовой играла музыка. На столе стоял рис с овощами и толстыми сочными креветками. Они выпили шардоннэ «Ла крема». Назарио ел молча, смакуя пишу.
— Расскажите же что-нибудь, — прервала молчание Кики.
Детектив улыбнулся.
— Что случилось с вашей семьей? — спросила она.
— Меня отправили самолетом в Майами, когда мне было шесть лет. Мои родители планировали прилететь позже, но Кастро отменил все рейсы. Больше я их не видел. Отца арестовали, и он умер за решеткой как политзаключенный. А вслед за ним умерла и мать.
— Вам было всего шесть лет? Кто же о вас заботился?
— Все мое детство прошло в сиротских домах, католических приютах и приемных семьях.
— Вам, наверное, пришлось нелегко.
Он пожал плечами, пережевывая рис.
— Мне не хватало привычной еды и родного языка. Я не говорил по-английски, а туда, где говорят по-испански, меня не посылали. Но то же самое пришлось пережить тысячам детей. В общем, нам жилось неплохо.
— А я выросла в большой и шумной семье, — сказала Кики, кладя вилку на стол. — Даже не могу себе представить, как это расти одному.
— Со мной все было в порядке, — уверил ее Назарио. — Особенно когда я вернулся в Майами и поступил на службу в полицию.
— А вы не жалеете о своем выборе?
— Нисколько, — ответил он без малейшего колебания. — Это удивительная профессия. Узнаешь все стороны жизни: одни стреляют в тебя, а другие любят и приглашают в дом; одни хотят убить, а другие угощают пирогами и мечтают, чтобы их дети выросли похожими на тебя. А есть и такие, которые метят на твое место. Даже не с чем сравнить. Но интереснее всего нераскрытые убийства. Уж это задача так задача.
Кики пила вино, молча глядя на него.
— Иногда труднее найти свидетеля, чем убийцу. Люди умирают, переезжают, их след теряется. Многие свидетели предпочитают оставаться в тени и не хотят, чтобы их тревожили.
Когда убийство только что произошло, время работает против нас. Если через двое суток оно все еще не раскрыто, то скорее всего преступника так и не найдут. Но с какого-то момента время начинает работать на нас. Сообщники, которые раньше покрывали друг друга, ссорятся. Влюбленные расстаются, семейные пары распадаются. Преступникам часто хочется излить кому-нибудь душу. В конечном счете время работает на нас.
— Знаю, как это затягивает, — отозвалась Кики. — Когда я писала диссертацию, меня потрясли те, кто пришел сюда до нас. Джулия Татл, Карл Фишер, Джон Коллинз, майор Фрэнсис Лэнгорн Дейд… сколько еще безымянных героев, первопроходцев, романтиков и негодяев. Я обожаю копаться в прошлом и публиковать статьи в исторических журналах. Так я узнала о капитане Нолане и убийстве его сына. Как ни странно это звучит, но порой я знаю об умерших гораздо больше, чем те, кто был знаком с ними при жизни.
— Я тоже, — тихо произнес Назарио.
— В какой-то степени мы занимаемся одним делом.