Меня за белы рученьки привели в Университет и с подобающей учтивостью предложили ознакомить с его устройством и провести что-то вроде экскурсии. Я, внутренне поежившись, вежливо отказался, ссылаясь на то, что предпочту прогуляться по такому прекрасному зданию в одиночестве и без разговоров, прошу меня понять и простить. Меня поняли, простили и оставили одного — в том самом месте, где я, казалось бы, еще совсем недавно, провел тридцать незабываемых лет своей не такой уж и долгой жизни.
Я ходил, не особо обращая внимания на то, куда, собственно, направляюсь, и вспоминал. Вспоминал много и самозабвенно, мечтал, восторгался и впадал в грустные и в то же самое время сладкие размышления — и все это успевал делать чуть ли не одновременно. Ведь так бывает всегда, абсолютно всегда, когда через несколько лет возвращаешься в то место, с которым у тебя связано множество воспоминаний — к тому времени уже счастливых, потому что все плохое имеет прекрасную привычку забываться.
До того момента, как здесь появлюсь я, восьмидесятилетний, восторженный и неопытный, пройдет еще около полутора тысяч лет. Однако я не чувствовал никакой принципиальной разницы: все было настолько родным и до боли знакомым. Высший Королевский Университет не менялся, и спасибо древней, так никем не разгаданной и даже не вычисленной магии, которая здесь явно есть и всегда будет. А как же иначе?
В какой-то момент я увидел прозрачную дверь, ведущую в один из лекционных залов — просторный и светлый, если мне не изменяет память. И услышал доносящийся из-за нее шум, настолько знакомый мне еще со своей студенческой жизни. Несомненно, в зале сидели ученики и ждали запаздывающего преподавателя, не решаясь или по какой-то причине не желая просто-напросто уйти. Они разговаривали, шутили, смеялись. И еще они с нетерпением чего-то ждали.
Поддавшись бессознательному порыву, я открыл дверь. И этот мой поступок в очередной раз подтвердил всю мудрость бессознательного: потому что, как я понял позже, все последующее обязательно должно было произойти — так или иначе.
— Парень, заходи, — приветливо махнул мне рукой он из ребят, сидевших на первых рядах. — Он еще не пришел.
И я сел — сам не понимая, зачем мне вообще понадобилась притворяться студентом. Захотелось поглядеть, как работают в это время другие профессора? Поддался ностальгии, вызванной прогулкой по местам былых незабываемых приключений? Банально не сообразил на ходу, что лучше всего в данной ситуации сделать, раз уж так непредусмотрительно открыл дверь, и поэтому сел за один из столов, рядом с другими учениками? Все возможно.
Надо бы хоть узнать, на какой предмет меня занесло. Но ладно, пусть это станет для меня сюрпризом.
Через несколько минут зашел преподаватель. Конечно же, это был преподаватель, потому что на студента внезапно появившийся маг не походил никак. Одетый в деловую, но явно дешевую черную атту, не отличающийся внушительным телосложением и совсем немолодой, он мог бы и не произвести на искушенного студента впечатление могущественного колдуна — вот только одежда и рост в нашем нелегком деле точно не показатели, а возраст, наоборот, обыкновенно способствует приобретению могущества. Быть может, профессору на тот момент было около тысячи лет — возраст весьма и весьма солидный даже для преподавателя Университета. В его коротких, некогда темных волосах была явно заметна седина, а плечи несколько сутулились, но никто в тот момент и не обратил внимания на все вышеперечисленное. Всем сразу же запомнились глаза колдуна — уже выцветшие, но настолько живые, блестящие таким заразительным весельем, что настроение всех окружающих поднималось буквально за секунду.
Профессор не представился. Он в долю секунды появился в лекционном зале и сразу же начал рассказывать — и все посторонние студенческие разговоры затихли в один момент.
Он говорил быстро и самозабвенно, одновременно весело, заразительно улыбаясь и стараясь сохранять серьезное лицо. Он нес такой восхитительный бред, что даже я, вроде бы такой взрослый и уже в некотором отношении образованный, впал в оцепенение. Он рассказывал настоящие научные факты и упоминал теоретические предположения, периодически подкрепляя все невообразимо причудливыми, сумасшедшими примерами, которые никогда бы мне и в голову не пришли. Он, объясняя начала теории магии, рисовал на доске высокохудожественные закорючки, которым могли бы позавидовать даже дети пятилетнего возраста, страстные любители изрисовывать листочки бессвязными черточками и полосками. Собственно, что-то подобное и красовалось на доске: линии, призванные изображать магические потоки, лучше смог бы нарисовать даже я, а во мне художественный талант не проявлялся никогда и делать это в ближайшее время явно не собирался.