Керья на мгновение прикрывает глаза. Потом встаёт из кресла, всё так же сжимая ладонь Тьянни, подходит к Шайессу, заставляя её следовать за собой, и… опускается на пол у его ног… Смотрит в глаза Тьянни. И та понимает, что именно сделала сейчас Керья. Обозначила своё место.
Так… излишне показательно!
Но…
Тьянни опускается с другой стороны от Шайесса, переплетая руки с Керьей и поднимая лицо к мужу, который уже вернул человеческий облик.
Он чуть улыбается, опуская ладони на макушки им обеим… безнадёжно портя причёски!..
А Тьянни вспоминает, что в кабинете, что раньше принадлежал отцу Шайесса, есть картина, где тот запечатлён в такой же позе со своими двумя жёнами — Лейш появилась значительно позже…
Только вот Керья совершенно точно не может знать об этом.
***
Пятьдесят три года спустя. Дайвег. Скальный Дом.
Кери аккуратно проводит щёткой по волосам, добиваясь безупречности причёски. Всё же это полвека назад можно было позволить себе выглядеть как угодно — молодость отвлекает и от небрежности в одежде, и от растрёпанных волос.
Чего не скажешь про…
Она чуть кривит губы, с печалью констатируя, что сейчас невероятно похожа на давным-давно умершую хагари Гильетт… Забавно вышло — стала похожа на собственную бабку, но так ни разу и не приблизилась к совершенству матери…
Кери мельком смотрит в окно, отмечая, что день уже перевалил за половину. Потом, поразмыслив, подходит к окну и задёргивает шторы, погружая комнату в полумрак. Окидывает её взглядом и кивает сама себе. Да. Правильно. Так и оставить.
Она проходится от одной стены до другой, ощущая, как мягко пружинит ковёр под ногами. Под этим ковром совершенно точно нет рисунка… Мысль о давным-давно потерянном доме в Севре колет неожиданной болью. Нет, она давно не думает о том, как бы сложилась её жизнь, если бы однажды Совет Ли-Лай не пожелал большего и не привлёк к себе внимание Круга и Слуги. Это уже не имеет ни малейшего значения. Но память…
А ведь уже двадцать лет, как нет в живых хагари Лайганы, так и доживавшей век вдовой, отказавшись вернуться в Дайвег — к родной семье. Кери навещала её, когда набралась смелости посмотреть ей в глаза… мачеха так и осталась, вероятно, единственной, перед кем Кери не сумела искупить вину. Перед кем она вообще её чувствовала. Все прочие были либо посторонними, либо… никаких либо. Те, кто был ближе, кем просто знакомые, умерли ещё тогда — жизнь назад.
Кери присаживается на краешек оттоманки, проводя по тиснёному узору из хризантем. Усмехается. Пару лет назад эти вещички внезапно вошли в моду, и Тьянни загорелась желанием непременно обновить мебель во всём Доме. Чтобы та соответствовала по стилю оттоманкам… И, разумеется, в комнате, что принадлежит Кери никаких иных цветов, кроме хризантем и двоецветников не могло быть по определению!
Тех самых, что так причудливо переплетены на потолке дома на Кладбищенской в Кепри… Хотя Клай наотрез отказался объяснять, почему он спрятал именно этот рисунок. И откуда вообще узнал про двоецветники.
О, нет! Кери и не думала спорить с этим — всё же всё, что касалось образа Дома, было целиком и полностью вотчиной Тьянни. Кери же досталось роль светской дамы… Это, конечно, если упрощать… Хотя в самом начале предполагалось, что распределение обязанностей будет несколько иным… В любом случае Тьянни до сих пор предпочитает строить слуг — как раз сейчас она доводит новую кухарку, что сменила отошедшую на покой Лотару, добиваясь от той безупречности… и лучше ей в этом не мешать… Ну, либо заниматься академией, на пару с Нейлором, на которого Шайесс успешно спихнул Круг.
Кери поднимает крючок, что всегда носит на серебряной цепочке рядом с ключом — последним из известных. Уж по какой причине Шайесс не дал ход разработке кристаллов, Кери даже не пытается понять. Хотя сама мысль, что по Шайрашу не станет шляться невероятное количество различных… персон… радует. Она быстро провязывает узор, но тут же его распускает, любуясь тем, как нити вздрагивают, возвращаясь в первозданное состояние.
Она чуть улыбается, поднимается с оттоманки и снова подходит к зеркалу. Вытаскивает и надевает хранящееся в костяной шкатулке ожерелье. Смотрит на собственное отражение, думая, что в тридцать лет это смотрелось значительно лучше. Прикасается подушечками пальцев к крупным опалесцирующим камням.