Вместе с тем, такая продажность приверженцев, сразу бросающаяся в глаза при первом знакомстве с жизнью Пата, имела и другую сторону. В свое время Гейнц Крапиновски, еще как следует не разобравшись в закулисной жизни Сената, попытался скупить как можно больше приверженцев для своего преемника, однако из этой затеи ничего не получилось. Все оказалось не так просто. Вначале он предполагал, что его неудача связана с тем, что он гражданин первого поколения и не имеет права баллотироваться ни в толпное собрание, ни тем более в Сенат. Но когда ему все же удалось приобрести некоторых из приверженцев, то они оказались самого низкого пошиба — пустышками в толпном собрании, занимающими там только места. И это нельзя было объяснить лишь тем, что Аурелика Крон был гражданином первого поколения. Звондов он не жалел, предлагая приверженцам, имевшим влияние в толпном собрании и в Сенате, суммы, намного превышающие их содержание у своих патронов, но ни одного из них так и не заполучил.
Как позже выяснилось, несмотря на политическую продажность и экономическую зависимость, приверженцы обладали своеобразным кодексом чести по отношению к патрону, что служило одновременно как платой за содержание, так и страховым полисом для «приверженцевладельцев», благодаря которому приверженцы и обеспечивали себе столь высокую плату. Перекупка могла произойти только после длительных, искусственно вызываемых разногласий по политическим вопросам с сюзереном, и конфликт, начавшись с мелочей и постепенно обостряясь, должен был тянуться достаточно продолжительное время, чтобы приверженец не потерял свое лицо и значение в толпном собрании или Сенате, иначе новому сюзерену такой приверженец оказался бы не нужен.
Крон перевел взгляд на Атрана. Раб, воспользовавшись задумчивостью сенатора, расслабился, позволив себе стать вполоборота к нему. Смотрел он куда-то мимо господина в сторону виллы и улыбался. Крон повернул голову. Из-за колонны выглядывала Калеция, та самая рабыня, что подавала ночью воду, она делала Атрану какие-то знаки. Заметив, что господин обратил на нее внимание, мгновенно скрылась. Атран тут же повернулся к сенатору, и лицо его вновь стало бесстрастным.
— Где меч? — недовольно спросил Крон.
— Рабу не положено иметь меч, господин, — смиренно наклонил голову Атран.
— А тебе его никто и не предлагает. Будешь нести его в руках, как мою принадлежность. Быть может, ты забыл, как это делается?
— Я помню, мой господин. Но у вас уже есть меч.
— А вот это тебя не должно касаться!
— Я понял, мой господин. Мне можно идти?
— Нет. Это еще не все. Возьмешь в спальне на столике кошель с деньгами и принесешь.
Крон еще раз критически осмотрел фигуру раба.
— Теперь иди.
Атран склонил голову.
«Вот и еще одна проблема, правда, уже моя личная, — подумал Крон. — Что за тайны завелись в моем доме — неужели я приобрел себе еще одного соглядатая Кикены?» Месяца три назад у него в прислужницах была рабыня-килонка Дискарна, настолько явно шпионившая в доме, что ему пришлось, дабы не прослыть простофилей или кем-нибудь еще похуже, дать ей вольную. Правда, такое решение вызвало массу пересудов в Пате — здесь были не в моде подобные чудачества (нерадивых рабов и рабов-изменников перепродавали или засекали прутьями), но Крон только посмеивался. Взамен он приобрел на невольничьем рынке новую рабыню, причем купил ее у заезжего падунского купца, так что ни о каком внедрении в его дом очередного шпиона не могло идти речи. Калеция была тиха, покорна, боязлива, из дому практически не выходила, и ее вряд ли могли успеть подкупить. Хотя чем бастурнак не шутит!
Вернулся Атран и протянул сенатору кошель с деньгами. Крон взял несколько звондов, положил в поясной карман и вернул кошель рабу.
— Спрячь у себя, — буркнул он и, не дожидаясь, пока Атран засунет кошель за пазуху, стал спускаться с холма.
Город встретил его духотой и зноем. Узкая, закованная со всех сторон в камень Карпарийская улица, названная в честь одного из древнейших родов, основавших Пат, в этот предполуденный час сочилась жарой, как каменная кладка очаговой ямы для выпечки лепешек, и Крон мгновенно покрылся липкой испариной. В очередной раз он проклял про себя двойную жизнь, которая не оставляла места для собственной.
Несмотря на жару, людей на улице было больше обычного. Кончился триумф Тагулы, и все спешили наверстать упущенное, отставленное в сторону на время праздников. Вдоль бесконечных каменных заборов по раскаленным плитам сайского сланца сновали рабы, ремесленники, служанки, торговцы вразнос, изредка посередине улицы проплывал паланкин. Из-за заборов на улицу лениво переползал едкий дым очагов — где-то готовили трапезы, жгли мусор, оттуда же слышались палочные удары — то ли выбивали ковры, одежды, то ли наказывали провинившихся рабов.
У рыночной площади, откуда вытекала большая толпа, нагруженная съестными припасами, Крон свернул в переулок и вышел к дому Гирона, скрытому за такой же каменной стеной. Атран поспешно забежал вперед и распахнул перед ним деревянную дверь, когда-то крашенную, но сейчас облупившуюся и поблекшую до такой степени, что нельзя было разобрать, какого же она цвета.
Пригнувшись, чтобы не зацепиться головой за низкую притолоку, Крон вошел во двор Гирона, большой, пыльный, и пустой. В углу двора в куцей тени одинокой чахлой ладиспенсии полулежа дремали два стражника в расстегнутых кожаных латах, одинаково раскинув ноги в желтых легионерских сандалиях. На ступеньках крыльца, в грубом кожаном фартуке на голое тело, сидел мрачный и злой, как бастурнак, Гирон, а писец, жестикулируя и брызгая слюной, визгливо чем-то ему грозил. Под бородой у Гирона ходили желваки, руки, сложенные на коленях, то и дело сжимались в кулаки, но он молчал. Услышав за спиной шаги, писец повернулся и осекся, узнав сенатора. Разъяренное лицо мгновенно приобрело умильное, подобострастное выражение, спина угодливо согнулась, и писец быстро засеменил навстречу своему господину.
— Здоровья и счастья сенатору Крону! — залебезил он, ощеривая гнилые зубы.
Услышав имя сенатора, дремавшие стражники вскочили на ноги, спешно застегивая панцири. Крон молча прошел мимо писца прямо к Тирану. Мастер медленно встал.
— Приветствую тебя, сенатор, — мрачно сказал он.
— И я тебя, — небрежно махнул рукой Крон. — Как работа?
— Все сделано еще утром, господин, — затараторил писец за спиной, — и все оттиски разнесены по адресам…
— Ты, кажется, чем-то недоволен, Гирон? — спросил Крон, не обращая внимания на писца.
— Да, сенатор.
Гирон вскинул голову.
— Да ну?! — притворно удивился сенатор. — И чем же это?
— Тобой, сенатор. — Гирон продолжал смело смотреть на Крона. — Я свободный человек, сенатор. Зачем ты сегодня на ночь приставил ко мне стражу, будто к рабу своему? Если ты ко мне еще раз пришлешь этого мозгляка, то я удушу его вот этими руками!
Он поднял перед собой огромные, узловатые, черные от краски ладони. Писец на всякий случай отступил за спину сенатора.
Крон рассмеялся и жестом подозвал Атрана. Раб, поняв его, достал из-за пазухи кошель и развязал. Крон взял из кошеля две монеты и небрежно бросил их через плечо.
— Это тебе за работу, — сказал он писцу.
Реакция у писца была отменной. Звона падающих на землю монет Крон не услышал.
— Ценю твою откровенность, мастер Гирон, — сказал он. — А теперь скажи: за этот оттиск «Сенатского вестника» ты получил деньги вперед?
Гирон чуть заметно кивнул.
— А если бы тебя ночью не разбудили, оттиск был бы готов к утру?
Мастер угрюмо молчал.
— Можешь считать меня своим благодетелем, за то, что ты не сидишь сейчас в долговой яме и не бит прутьями…
Крон повернулся к Атрану.