Селена расплылась в улыбке, представляя себя в одной из мантий Избранных, с хорошей прической, нормальным телом… и Трэза, сидевшего напротив за черным блестящим столом, с кипенно-белыми салфетками, идеально квадратными тарелками, серебро мерцает в свете свечей.
Идеально.
Романтично.
И ничего связанного с болезнью.
— Я в жутком восторге, — заявила она.
Следующая ложка овсянки, попавшая в ее рот, была сладкой и кремовой, почти такой же идеальной как… как люди это называют? Пере-вкус?
Это было нелогично. Но кому какое дело.
— Это свидание, да? — осознала она. Хвала Деве-Летописеце, я иду на свидание!
Трэз рассмеялся, звук прокатился по его широкой груди.
— Будь уверена. И я буду относиться к тебе, как к королеве. Моей королеве.
Пока они ели, Селена думала… вау, она переживала такой странный ландшафт эмоций: глубокие впадины отчаяния, за которыми следовали обширные поля чистых и прекрасных эмоций, было честью испытывать это. Будто ее жизнь, урезанная во времени, была сжата, словно ткань в кулаке, которая раньше была гладкой и без морщин, а сейчас шла большими волнами.
Она бы предпочла роскошь обладания веками. Но здесь и сейчас она чувствовала себя невероятно живой. Настолько, что сомневалась, что жила раньше.
— Спасибо, — сказала она внезапно.
— За что?
Она уставилась на свою овсянку, чувствуя, как горят щеки.
— За эту ночь. Она лучшая в моей жизни.
— Мы там еще не были, моя королева.
— И все равно эта ночь — лучшая… — она посмотрела в его темные глаза — … за всю мою жизнь.
Глава 28
айЭм очнулся от запаха супа, и когда мозг снова включился, в этот раз не было пурги в духе «Это ему снится?». Хотя он провалялся без сознания из-за сотрясения, он не пропустил ни одной секунды из того, что произошло с ним в камере дворца Королевы: ни переодевания перед Копией-Авраама-Линкольна, ни подступления к Территории с черного входа, ни удара по голове, за которым последовало его предыдущее недолгое пробуждение.
Но суп его удивил. Прямо как в детстве, тыквенное пюре и сливки, специи и рис.
И в камере был еще один запах. Такой же заполнил его нос, когда приходил жрец, чтобы проверить его метки.
Открывая глаза, он…
Отшатнулся.
майкен, или служанка, сидела перед ним на коленях, ее тело и голова были укрыты под бледно-голубой формой, на лице — маска из металлической сетки, которая не показывала ему ни ее глаз, ни черт. В ее руках был красивый деревянный поднос с чашей, ложкой, графином и стаканом, а также большой ломоть хлеба.
Жреца не было. Больше с ними никого не было.
Он снова сделал вдох… а потом осознал, что, наверное, женщина приходила раньше, вместе с придворными, но он ее не увидел.
Он оттолкнулся от пола. И тогда понял, что был голым.
Плевать. Он не хотел смущать майкен, но она могла уйти, если ее не устроит его вид.
Хотя она на него не смотрела. Ее голова была опущена в покорной позе, как ее и учили.
с’Экс, очевидно, собирался присматривать за ним, пока он был в тюрьме… или, по крайней мере, поддерживать его в живых какое-то время. И на мгновение ему стало жаль женщину, которая имела настолько низкий социальный ранг, что ее одну отправляли к потенциально опасным мужчинам, без оглядки на ее безопасность и принадлежность к слабому полу.
С другой стороны, в иерархии всего, в сущности, она была бесценна.
Печально. Но у него достаточно своих проблем.
Не обращая внимание на майкен или свою наготу, айЭм поднялся на ноги и подошел к ширме в дальнем углу. Уборная располагалась за перегородкой, и он воспользовался ею… еще одно напоминание, что его унесло из Канзаса.
Собираясь умыть лицо, он склонился над раковиной для простолюдинов, там был всего один кран, а не два — для холодной и горячей воды.
Это не потому, что он был заключенным: он привык к проблеме «дождись-горячей-воды» еще за пределами Территории. Люди всегда смешивали противоположности для достижения идеальной температуры. Здесь, в с’Хисбэ? Вся вода была девяносто восьми градусов. Для питья, мытья, чистки зубов — все одно, не горячая и не холодная.
Сполоснув лицо, он взял черное полотенце с крючка на стене и вытерся. Мягкое. Такое мягкое. Не сравнится с человеческими, а ведь он был простым заключенным.
айЭм из привычки обернул влажное полотенце вокруг бедер и вышел из-за ширмы.