Выбрать главу

— Настоящим ковбоям работа всегда найдется, — ответил я.

— С тобой все ясно. — Вика тряхнула роскошными волосами, как это делают все женщины, когда злятся. — Ты живешь один. Материально не обременен. Но ты бы Колчина хоть пожалел. У него, между прочим, двое детей.

Я тоже хотел тряхнуть волосами в ответ, но у меня короткая стрижка. Или тряхнуть чем-нибудь более существенным? Ладно, обойдемся нарочитым игнорированием.

Я пригубил коньяк и зажмурился, смакуя жгучие ароматные капли.

— Алкоголик, я с тобой разговариваю! Оставь Колчина в покое!

— У вас не будет гроздочки винограда? — обратился я к барменше. — А то все лимон, лимон…

— Только лимон! — обиделась барменша. Я обернулся к Вике. Но она уже исчезла.

Вот так всегда. Только разговоришься с человеком, а его будто ветром сдувает.

Ладно, хоть телевизор посмотреть… По телевизору клеймили военных. Доставалось им в хвост и в гриву.

И свою разгромную публикацию о «расстреле» я счел излишеством. Не хотелось участвовать в общем хоре обличителей. Это был МОЙ расстрел, я сам волен распоряжаться им! Понятно, нет?.. В общем-то, да, понять меня можно с трудом. Для любого журналиста такое приключение — слава в чистом виде! Можно на всю страну рассказать, как тебя чуть не шлепнули. Заклеймить позором военных уродов. Воспылать праведным гневом и потребовать возмездия. Только мне уже ничего этого было не надо. Есть армия, где за кепи могут пристрелить. И есть АРМИЯ того седовласого полковника, чьи друзья и подчиненные погибают в Богом забытом ущелье, чьи вертолетчики кладут с прибором на смерть и летают по этому ущелью, вывозя раненых солдат. И бойцы той АРМИИ тоже воспримут мою статью на свой счет.

Вернулся Сашка Колчин. Был взбудоражен:

— Нет, ты представляешь, а?! Нет, ты не представляешь!

Он поймал-таки главного в коридорах. Объяснил, что мы загорели в Чечне, что только-только вернулись и уже сдали очередные наши репортажи в газету. Главный редактор хмыкнул. Оказывается, и собственную газету читал от случая к случаю. В общем, помиловал. Секретарша Юля вычеркнула нас из кондуита. «Ничего личного! Я только выполняю приказы!»

Больше всего меня поразило то, что даже наш главный не читает собственную газету! Иначе как понять, что мы уже месяц, как шлем репортажи из Чечни, а он о нашем местоположении даже не подозревает?! Хотя, конечно, в Африке его газету не купишь.

— Мой коньяк еще цел? — спросил Сашка.

— Извини… — потупился я. — Еще заказать? Или пошли лучше на свежий воздух, на наше коронное место! Там и продолжим, а?

* * *

На улице 1905 года, между входом в метро и памятником революционным оптимистам, каждый теплый вечер собирается толпа. Люди стоят группками, о чем-то оживленно беседуют, иногда переходят из одной компании в другую. Сходятся, расходятся. Кто-то может затянуть инвалидным голосом протяжную песню. Или сбацать чего-нибудь шустрое на старинном баяне. Непосвященным горожанам или гостям столицы могло показаться, что собрались члены какого-то фан-клуба. Или, например, что люди сошлись не на хухры-мухры, а на САМУ революцию!

Надо сказать, первое время стражи порядка так и думали. Не раз в толпе можно было увидеть патруль милицейских. Помахивая дубинками, они прохаживались, ловили обрывки разговоров. Но оказалось, что люди обсуждают самые невинные темы: долдонов начальников, растущие цены, стервозных жен. И — пиво, пиво, пиво.

Если перейти через дорожку от памятника прямиком в сквер, то пивной человек попадал в прохладу деревьев, к длинным рядам деревянных скамеек. Тут, как курицы на насесте, гнездились молоденькие барышни с ухажерами. А кому не хватило места, тот располагался на травке возле деревьев.

Ах, как хорошо здесь тянулось пивко из горла! Какой небесной высоты текли тут беседы между друзьями, влюбленными и даже между не очень друзьями и не очень влюбленными. Романтика с лирикой под ручкой валяются здесь под каждым кустом. Люди самых разных профессий и сословий. Тут и банкиры невысокого полета, и коммерсанты средней руки, продавцы, туроператоры, менеджеры и журналисты различных изданий.

Мы с Колчиным не стали ломать традиций, взяли по паре пива и пристроились у ног чугунных революционеров, на каменной приступочке.

Толпа буднично бурлит вокруг. Разлапистые деревья машут приветливо ветками. И воробей на торговой палатке, точно солдат, гордо держит голову, разглядывая прохожих.

Чудесные городские виды!

— А знаешь, — говорит Сашка, — я тут думал… Наши фронтовые поездки, в принципе, на фиг никому не нужны. По трем причинам.

— Ну? — подбадриваю я.

— Причина первая: потому что это НА ХРЕН никому не нужно. Причина вторая: потому что это на хрен НИКОМУ не нужно. Причина третья: потому что это на хрен никому не нужно ВООБЩЕ.

Тоже мне, бином Ньютона! Это-то я и без него знаю. Теперь знаю.

8

Профессор Григорий Алексеевич Вяземский позвонил очень вовремя. Я как раз придумывал повод, чтобы смыться из редакции. Терпеть не могу сидеть в кабинете и пялиться в компьютер. Интернет-новости уже изучены. Газеты конкурентов прочитаны. Нигде ничего занятного.

— Не хотите, Алексей, посмотреть на кое-что занятное?

Оп! На ловца и профессор бежит!

— Занятное? Это какое такое? — с напускным равнодушием отзываюсь.

— Ну, такое, что люди видят каждый день, но не придают никакого значения, пока их не ткнешь носом. — Например? — Например, почему длинные мужские трусы всегда норовят залезть в задницу своему хозяину? Или почему к тефлоновой сковородке ничего не прилипает, а вот сам тефлон к ней прилип?

Издеваешься, профессор?!

— Какие-то ненаучные у вас примеры.

— А если б я начал рассказывать про изменение геометрической прогрессии при искривлении пространства?..

Убедил, профессор! Мне все равно не терпится слинять из редакции. Предложение Вяземского — повод не хуже любого другого.

* * *

В просторном кабинете, в доме по улице Красный Казанец, рядом с метро Выхино, Григорий Алексеевич проводил экскурсию. Туристом был я.

На стеллажах в тесноте — великое множество старинных книг. Тяжелые и плотные занавеси на окнах скрывали дневной свет. Книгам вредно солнце. Зато светился в углу рослый торшер. Отчего золотое тиснение на корешках книг смотрелось тускло и загадочно.

Книг было так много, что казалось, эту библиотеку семья Вяземских собирала на протяжении столетий. Я крутил головой, пытаясь ухватить все разом. Тут были раритетные «Исследования о народах планеты» издания Оксфордского университета 1887 года, книги о происхождении языков мира, литературные исследования творчества писателей и поэтов разных стран и эпох. В общем, все, все, все на свете. И даже немного больше. Я зачарованно ходил между полками и водил пальцем по книжным корешкам.

Наверное, прочитав всю библиотеку, можно и помереть с чистой совестью. Больше все равно не узнаешь.

Тут меня осенило, я щелкнул пальцами:

— Я знаю, чего тут не хватает, Григорий Алексеевич!

— М-да? Впервые вижу человека, который вот так с ходу говорит о пробелах в моей библиотеке.

— И все же одной книги тут явно нет.

— Погодите, — вскинул палец профессор, — попробую угадать! Наверное, трудов…

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда может быть…

Я состроил мину.

— Сдаюсь… Итак, молодой человек?

— Тут не хватает одной существенной книжки. Фундаментальной! С такой книжки начинается всякое образование.

— Ну-ну?

— Книжка называется «Раскрась сам».

Профессор откинулся на стуле и захохотал:

— Здорово! Об этом я действительно не подумал. Неужели так бросается в глаза?

— Да, ущербность библиотеки сразу становится очевидной… А вообще все здорово, — продолжил я уже на полном серьезе. — Библиотека шикарная!.. Вы и вправду ученый?

— А что? Показать удостоверение?

— Нет, спасибо. Верю.

— Кстати, могу удивить еще кое-чем. — Профессор пошарил под столом, и картина над его головой уехала вбок.