Димку это не огорчает. За него будто сделали выбор – учителя и одноклассники, – к какой компании он примкнет, быстренько разделив класс на своих и чужих. И чужих Димка, как и полагается, не любит. У жизни вообще до ужаса простые правила, хотя в каждом по десятку исключений.
Не бери того, что тебе не принадлежит. Только если человек не козел. Тогда не страшно.
Хочешь найти хорошую работу – хорошо учись. Но когда у твоих родителей до горчицы бабла, можно забыть о красных цифрах в дневнике, тебе и так открыты все дороги.
Ты ребенок ровно до шестнадцати лет. А после шестнадцати – лишь наполовину взрослый.
С шестнадцати лет ты можешь работать. Можешь даже получить срок. Тебе открыт весь тот спектр развлечений, который и взрослым не очень-то нужен.
Через пару недель Димке тоже шестнадцать. И, раскусывая очередную сушку – будто ломая кому-то позвоночник зубами, – он отматывает время назад, внимательно отсматривая, точно кинопленку, прожитые годы и пытаясь прикинуть, что дальше. От мыслей тревожно – до холодных ног и потных ладоней. Больше всего – за Таську, ведь если он наполовину вырастет, она останется совсем одна в жестоком мире детей, с которым совсем не ладит.
– Хорошо, мам, – отвечает Димка. Мама сдержанно улыбается, явно радуясь, насколько может, своей маленькой победе. Димка и так присматривает за Таськой почти ежедневно. Но маме подчас важно, чтобы он добровольно отдавал ей свою свободу. Наверное, так, по ее мнению, и ведут себя те самые выдуманные «дети как дети».
Утащив у зазевавшейся Таськи яблочную дольку, папа выскальзывает из-за стола и целует маму в макушку. Он позавтракал одним черным кофе, который отчетливо пах палеными волосами, но ему пора в офис – так он говорит. Хотя, когда Димка выходит из дома – на полчаса позже – и тащится с тяжелым рюкзаком в школу, он порой видит папину машину. Но, как и полагается хорошему сыну, молчит. Молчит он и о маминых клиентах, которым она порой жалуется на ничем – кроме денег, конечно, – не помогающего мужа. Димка слышит это опасное жужжание, когда заглядывает в ее студию после уроков. Идеальность семьи давит на его плечи. Но так уж устроены взрослые: им иногда нужно выносить сор, чтобы дома становилось почище.
– И никаких мультиков, – строго говорит мама, в который раз напоминая, кто дома устанавливает правила. – Можете погулять вместе, но только чтобы со двора – никуда. А потом…
– Потом буквы попишем, – перехватывает нить разговора Димка и тянет на себя, по привычке. Маме иногда нравится эта игра: так Димка кажется ей старше, ответственнее. Потому что действий – учебы, заботы о сестре, помощи в уборке – почему-то не всегда хватает. – И почитаем, – добавляет Димка, ощущая в кулаке крепко зажатую нить.
– Не хочу читать, – хнычет Таська, но скорее из-за того, что не выспалась.
Ей нравятся книги, особенно те, в которых есть принцессы. Таська и сама мечтает быть такой – красивой, скучающей и в длинном платье. Правда, пока ее наряды – по-детски короткие, а под ними – бессменные колготки. Но стоит отдать маме должное: они всегда необычные, с медвежьими рожицами, ромбиками или цветочными узорами. Впрочем, Таське они все равно не по душе. И даже Димкины истории о том, как он в детстве тоже носил такие – разве что попроще – утешают ее лишь на пару секунд.
В коридоре суетится папа, спешно надевает ботинки. Димка может даже не видеть этого, он прекрасно слышит, как начищенная до блеска обувь тихонько стукается каблуками о пол; как папа, ругаясь, одной рукой пытается снять лопатку с крючка, роль которого играет обыкновенный гвоздь; как в очередной раз проходится по носам щеткой. А затем, посмотревшись в зеркало – перед каждым выходом папа обязан удостовериться, что все в порядке, – он бросает в изогнувшийся буквой «г» коридор:
– Пошел. Всем хорошего дня!
– И тебе! – нестройным хором отзываются Димка и мама. Таська же невнятно мурлычет под нос то ли напутствия, то ли песенку.
Нет для Димки ничего неприятнее утра, которое хочет казаться обычным. Когда все делают вид, будто отвратительно холодный завтрак не похож на клейстер, когда мама старательно прячет обиду на своих неправильных детей, когда папа, проделав свои ритуалы, торопится уйти. А Димка смотрит на плавающий в чае лимон и очень хочет надеть удобную толстовку с капюшоном, разрушив хрупкую иллюзию нормальности.