Артур, ты… я не знаю, правильно ли такое говорить. Весь прошлый год ты казался мне самовлюблённым дураком, помешанным на этой выскочке из семьи бобров, но в итоге влюблённой дурой оказалась я. Теперь, конечно, я понимаю, что нам никогда не суждено быть вместе. Тем горше мне. Твои рисунки, особенно тот, что ты срисовал с меня, навеки в моей памяти. В другой жизни я бы училась колдовать чары Защитника, вспоминая тот неловкий момент, когда ты показал мне их.
Симус! После твоих (неразборчиво) розыгрышей, выродок ты лепрекона, я могу лишь пожелать тебе затолкнуть свои дурацкие идеи в зад близнецам Уизли! Надеюсь, ты найдёшь себя на поприще аврора.
Дин, Блейз! Спасибо за тёплые слова.
Теодор. Я… буду голосовать за тебя руками и ногами, вся моя семья и соседи станут это делать, если ты действительно добьёшься того, о чём написал. Пусть это будут не пустые слова, пожалуйста, и я верю, что у тебя может получиться.
Теренс. Мне очень приятно, что хоть кто-то из людей, с которыми мы жили в одной башне, вспомнил про моё существование. Передай, пожалуйста, Патил, что она дура. Спасибо.
Салли-Энн Перкс.
Недоучка».
Когда ребята дочитали, оказалось, что всё это время сверху на них смотрели несколько приведений и портретов, тоже вчитывавшихся в слова, оставленные маленькой светловолосой девочкой за много миль от Хогвартса, переполненной эмоциями и жалостью к себе. Ударил гонг, знаменующий начало урока, и ребята спешно ринулись в сторону своих кабинетов. Лишь запыхавшийся Невилл успел удивлённо заметить, что все четыре сосуда с самоцветами, что отражали факультетский счёт, увеличили число очков на пятьдесят у каждого факультета.
За исключением событий вокруг отчисления Перкс, которое всё же наделало шуму — в тот же день Дамблдор обратился с пространной речью, обличающей Министерство Магии, где недавно переизбрали Фаджа с активной поддержкой ультраконсерваторов. Потом в Пророке вышла статья против самой школы, где анонимные ученики критиковали Дамблдора за тролля, цербера и дракона, невесть как оказавшихся в школе в 1991 году.
Затем там же вышло опровержение, построенное на том, что это всё не доказанные случаи — и, наконец, журналистское расследование мисс Скитер, которая по бухгалтерской отчётности Хогвартса, к которой доступа у неё быть не могло, выявила, что школа продала ингридиентов объёмом в полтора тролля, но никаких церберов и драконов не значилось.
Так вот, за исключением событий вокруг Перкс, следующие два месяца учёбы в целом пролетели почти незаметно. Нарваться на отработки у Локхарта Тео не смог, так как профессор-улыбка делал вид, что не воспринимает издевательских усмешек, а переходить незримую черту Тео не позволяло самоуважение. Домашних заданий стало будто бы втрое больше, сложных тем — вдвое больше, даже в библиотеке с ребятами, в компанию которых плотно вошли и гриффиндорцы, и Бут, болтать было некогда.
Арчи записался в клуб игры в плюй-камни и кружок рисования, Симус затащил Дина и Невилла в хор к Флитвику, обещая, что там будет весело (по рассказам весело было только самому Симусу, который смеялся и над студентами, поющими вразнобой, и над профессором, что пытался настроить магический камертон так, чтобы сгладить неравенство голосов, и над самим собой), сам Тео погряз в трансфигурации, так, что даже не преуспевавший Уизли заметил в насмешке, что Нотт потерял хват.
Проблема с трансфигурацией была достаточно сложной. На очередном занятии в начале октября все студенты отрабатывали практику, превращение чашки в крысу. Как ни удивительно, это заставило его переосмыслить своё мировоззрение — Винсент Крэбб, так и оставаясь неуклюжим увальнем, худшим по ловкости в потоке, случайно смахнул его крысу, отползшую на край стола, на пол. Трансфигурированная по форме, согласно заданию, но не по сути, чашка разлетелась на несколько крупных осколков — однако каждый из них продолжал быть частью псведо-живой крысы.
От того зрелища, что пришло несколько раз в кошмарных снах, Тео было дурно и потом, а мысль о том, что любой предмет мог состоять из нескольких отдельных частей, полностью выбила его из трансфигурации. До того один из лучших в потоке по этому предмету, он перестал демонстрировать вообще хоть что-то, получая всё более и более увеличенные теоретические задания, которые не давали результата. Нотт понимал, как должен работать принцип трансфигурации, понимал, как именно строится волевая форма этого особого раздела чар, так глубоко разбираемого в Хогвартсе, но не мог сосредоточиться на том, что любой объект был не цельным.