Тео отшатнулся. Уолдена Макнейра он помнил, и помнил его ушлую ухмылку, когда дело заходило об расправах. Снейп предостерегал его, но едва ли он мог подумать, что это окажется правдой.
— Ты же, вроде как, спаситель сквибов, за грязнокровок и против всяких тварей, так мы на одной стороне, понимаешь? — продолжал Ранкорн злым голосом. — Я всего-то лишь не хочу брать на себя грех детских смертей. Если тебе плевать, если ты хочешь продолжать плясать под волынку Лестрейнджа, этого сукиного сына, то я — нет!
— Простите, мистер Ранкорн, — перебил его Тео, — с этого стоило начать. Я — старший префект замка, — «и тот, кто оплатил магглокровок в этом году», — и, конечно же, я не хочу ставить под угрозу жизни учеников. Но почему вы надеетесь на бунт?
— Потому что кто-то должен положить этому конец, — веско ответил Ранкорн, перехватив чашку Тео и выпив её залпом. — Видел моих спутников, а? Мальчишки! Они едва старше тебя, а ирландцы пощадили их лишь потому, что не заметили в ночи! Все прочие погибли, а они остались живы! Лич «наградил» их почётным назначением сюда, когда все прочие его приспешники разрываются между сотнями задач. И они пили, пьют и будут пить, чтобы запить горе!
Теодор вспомнил шрамы Пьюси и Хиллиарда и поёжился. Многое встало на свои места, а Альберт Ранкорн открылся ему с другой стороны… если не врал.
— Почему вы считаете, что виноват Лестрейндж? — спросил он, припомнив прежнюю фразу.
— Ты слышал, что в Атриуме после Рождества был взрыв? После него он впал в немилость и затаился — а сейчас устроил эту грязную провокацию со списком адресов в газете. Никому другому не было известно столько, сколько ему, это его рук дело, сомнений нет. Ни у меня, ни у других!
Нотт молча удивился.
— И он спровоцировал это, чтобы…
— Чтобы вернуть себе влияние, ясно дело! В Хогвартсе некого было призывать к убийствам и нападениям, вы заперты в глуши этой вересковой пустыни до самого лета, но зачем-то же вам принесли совы эти послания. Зачем? А я скажу, зачем! Чтобы вызвать гнев у лича и получить себе жертв для нового кровавого ритуала. Он не заслуживает и толики права жить.
Скептицизм в яростных уверениях Ранкорна был, похоже, написан на лице Теодора, да так, что старший маг смутился.
— Не веришь? — спросил он, побагровев.
— Признаться…
— Эх! На тебя надеялся мой сосед, Финни Блишвик! Сказал, что ты точно не подведёшь.
— Передавайте мистеру Блишвику моё наибольшее расположение, — чопорно ответил на эту дилетантскую, по его мнению, попытку Тео. — Нет ничего, чтобы заставило меня вам доверять, мистер Ранкорн.
Тот заулыбался, будто бы его фестрал пришёл первым к финишу.
— Это другой разговор, мистер Нотт! Вот, что я имею вам сказать для доверия.
Бородатый мужчина наклонился вперёд, как бы призывая Тео тоже накрениться, чтобы его слова не были слышны дальше столика. Нотт не повёлся.
— Говорите же, Генеральный инспектор, сэр, — старательно пряча недоверие, ответил Тео.
— В замке есть агент Лестрейнджа, — заговорщически, словно большой секрет, заговорил, переборов желание поставить Теодора на место, Ранкорн. Впрочем, его следующие слова оказались действительно новыми для Теодора. — Его бывшая няня, миссис Пинкертон, она верно служила его семье не одно поколение. Но она молода не по годам. Есть секрет её вечной молодости, который позволит расправиться с ней раз и навсегда…
Теодор вышел из кабинета мистера Ранкорна, Генерального инспектора Хогвартса, в раздумьях. Он ничего ему не обещал, но тот сам обозначил срок. Первого мая в замок должен был явиться Уолден Макнейр с головорезами из егерей, чтобы забрать всех грязнокровок, на кого укажет Ранкорн. И чиновник министерства повторил нарочно, что готов делать что-то, чтобы спасти невинные души, но, если прижмёт, невинные души для него могли оказаться менее важны, чем своя собственная.
Доверять ему было опрометчиво. Но всё это нужно было обдумать. В конце концов, едва ли Ранкорн врал ему во всём.
Глава 147
За следующую неделю план так и не появился.
Нет, Теодор не оставлял эту, наиболее важную, тему для размышлений. Более того, рискуя многим, он даже передал гриффиндорцам ту самую бочку того самого зелья, которую они отлеветировали куда-то в свою башню под покровом глубокой темноты. Это стоило ему немалых переживаний, но теперь гриффы, обнажившись — это было единственно возможным вариантом — передвигались по замку ночами беспрепятственно, не отбрасывая тени, не искажая воздух на свету, словно бы под покровом Третьего Дара Смерти.