Конечно же, вместе со всеми другими волшебниками.
— Он говорит о том, что мы должны сделать выбор, — пробормотал, оправившись от пронёсшихся ураганом мыслей в голове, Тео. — Ждём ли мы, пока Он дойдёт до нас, чтобы уничтожить угрозу своей власти, смотря на то, как он уничтожает порознь других. Или дать бой, может быть, и последний, но тот, что даст нам хоть какую-то надежду.
— Хватит говорить загадками, Тео, — Дафна полушутливо дёрнула его за рукав, но, поймав его грустный, усталый взгляд, осеклась и прикрыла пальчиками напомаженные губы. — Я поняла… нет, неужели… но у него же метка!
— Метки ставились всем подряд, — ответил вместо него Гарри Флинт. Дафна воскликнула слишком громко, чтобы их разговор остался не услышан. — Мой брат… да что там, — Тео обернулся на шестикурсника. Тот стыдливо упёр взгляд в пол, наклонившись вперёд и уперев локти в колени, позволив разнуздано развязанному галстуку, что висел на шее, сползти вниз и змеевидной лентой сложиться на полу. Белая рубашка мальчика, до того сверкавшая как признак его статусности, вдруг показала его совсем беззащитным на фоне сверкающих от стыда за собственные слова щёк. — Сейчас все ненавидят. Вы сами знаете. Кого.
Гнетущая тишина повисла в гостиной. Прервались игроки во взрывного дурака, не шумели поклонники квиддича, спорившие до того за честность турнира девяносто четвёртого, молча замерли девочки-второкурсницы, расчёсывавшие друг другу волосы зачарованными гребнями. Одни лишь часы на стене над камином продолжали отсчитывать секунды. Тик-так. Тик-так.
Как маховик времени, что лежал в его саквояже, и давал вернуться в прошлое. Но прошлое нельзя было изменять. Это было написано в каждой предостерегающей книге, что он смог найти в замке. Прошлое могло сыграть злую шутку, сделав детей стариками, а стариков — неразумными детьми, забрав потерянное время и обратив его против тех, кто дерзнул обуздать себя.
Но можно было попытаться оседлать гребень этой волны, как конунги древних норманнов оседлывали драконов. И это был какой-то шанс.
Вечером пятницы Теодор, мучимый неопределённостью, истощённый думами и переживаниями, открыл их с Джинни ежедневник, которого едва должно было хватить до конца месяца, так много они общались, и увидел там фразу, от которой тут же забыл обо всём.
«Брат прислал записку. Они готовы действовать. Уже в понедельник. Ты сможешь им помочь?»
Джинни рисковала, оставляя такую откровенную надпись, и Тео кинулся к ручке, дрожащей рукой уточнив, кто из её братьев это написал. Убедившись в ответе, он ринулся к выходу, наплевав на все правила, и выскочил из гостиной под удивлёнными взглядами студентов. Ему нужна была миссис Пинкертон.
Пробежав несколько коридоров, выбежав на этаж уровня земли, под маятник замковых часов в привратной башне, он отдышался и попытался представить, где именно ему её искать — но это не понадобилось. С парапета винтовой лестницы раздался стук каблуков, дополненный клацаньем зонтика о мраморные плиты.
— Мистер Нотт, — с лёгким недоумением встретила его миссис Пинкертон, спустившись вниз. Они сохраняли зрительный контакт все те мгновения, что ведьма спускалась вниз. Нотт старался придать себе солидный вид, расставив ноги на ширину плеч и заложив руки за спину, глядя на неё прямо и с превосходством. По её виду нельзя было сказать, что она ожидала такой встречи в такое время, что близилось к половине одиннадцатого ночи. — Вы, верно, заблудились?
— Ну что вы, миссис Пинкертон, — улыбнулся он, стараясь не дрожать от волнения. — Я получил вести, что могут заинтересовать вас. И вашего старого воспитанника. Младшего из них.
Он закашлялся, потеряв контроль над голосом и вмиг растеряв весь свой лоск под снисходительным взглядом ведьмы.
— Вот как, — всё таким же подчёркнуто лёгким недоумением произнесла она. — И что же вы можете сказать?
— Что в эти выходные ему стоит прогуляться в одиночестве по Гайд-парку… скажем, в час пополудни. В костюме с жилеткой канареечного цвета, — выпалил тихим шёпотом Теодор мысли, что пришли ему в голову. Канареечный цвет ему запал после того, как Забини в душе декларировал стихи с такими эпитетами так громко, что Гойл пригрозил ему наложить Силенцио. — В воскресенье.