Выписав эти основные позиции, помимо дополнительных (права родственников преступников, правила расселения в маггловских кварталах, разрешённые способы перемещения по миру магглов, единые стандарты международной коммуникации, права сквибов), Тео пришёл в ужас и восторг одновременно.
И приступил к кипучей работе.
В середине июля ребята всё же вытащили превратившегося в «бледного книжного червя» Теодора Нотта на улицу. Предлог был благостный — Дин, живший на два дома, в Нотт-холле и с родителями, обнаружил, что его подрастающий младший брат — магглорождённый сквиб: он, в отличие от остальных домочадцев Томасов, видел, как на фото из школы, составленных Колином в небольшой альбом, люди двигались. Рядовые магглы этого видеть не могли.
При этом Дин точно был уверен, что брату не придёт письмо в Хогвартс.
— У меня, когда я был мелкий, были выбросы. Ну, это я теперь понимаю. На улице меня потому и уважали — когда копы приехали, чтобы взять с поличным пацанов с этажа выше, я испугался, и их машина не доехала до нас, а подлетела на кочке, как на трамплине, и приземлилась крышей вниз. Сами копы остались живы, но им явно было не до пацанов в тот раз. А у мелкого вообще ничего, никогда, а ему уже девять.
— И что ты предлагаешь? — Теодор щурился от неприятного солнечного света. Ещё бы, после трёхнедельного заточения в четырёх стенах с газетными подшивками, бумагой и собственными мыслями.
— Ну, я думаю, среди чистокровок сквибы — обычная история.
Чтобы действительно развеяться, ребята потащили Тео по невиданному им досель маршруту — через весь Лондон, по подземке к настоящему входу в Косую аллею, паб «Дырявый котёл». Туда они заскочили после гонки в этом году, чтобы вернуться домой, и туда же, в ответ на поздравление (из вежливости, разумеется!) лорд Лонгботтом пригласил Теодора в этот раз. Нотт, разумеется, отказался.
И вот теперь, настрадавшись от грохота и шума в подземных тесных маггловских поездах, Теодор вместе с друзьями шёл в смешанном расположении духа к центральным достопримечательностям Лондона — Вестминстерскому аббатству и Биг-Бену.
— Обычная, — согласился Нотт. — Я как раз читал накануне, что предлагал Абраксас Малфой, кандидат от консерваторов в Министры в семидесятых, по поводу сквибов.
— Так, и что же?
— Как ты думаешь, что мог предложить дед Драко?
— Я теряюсь в догадках, — фыркнул темнокожий подросток.
— Выгнать их в мир магглов? — предположил Арчи.
— Почти. Он предложил их принести в жертву, чтобы за счёт остатков магии в их телах и душах отделить магический анклав Лондона в отдельное пространство, как это в восемнадцатом веке сделали с помещениями Министерства.
— Там принесли в жертву сквибов? — с ужасом вытаращился на него, забежав чуть вперёд, Артур.
— Нет, там принесли в жертву русалок из Темзы, оборотней из близлежащих графств, кентавров всяких и огромное число других магических тварей, обосновывая это Статутом, — Тео покачал головой. — А сейчас, уже полвека, в Артиуме Министерства стоит фонтан, поставленный кающимися волшебниками в ознаменование единства магических рас.
Ребята с трудом протиснулись через большую толпу индийских или пакистанских туристов, говоривших на с трудом узнававшейся вариации английского.
— Я думал, чистокровные считают, что кровь это не вода, — протянул Томас.
— Судя по тому, что я слышал, у нас так и считают, — насупился Гэмп. — Это на Слизерине они занимаются человеконенавистничеством.
— Просто исконно Тёмные рода, типа Блэков или Монтегю, всегда состояли из эгоистов, которые тряслись за свой социальный статус, — менторским тоном пояснил Нотт. — Вон, посмотрите на Уизли, которые ещё в прошлом веке учились и на Слизерине, а не исключительно на Гриффиндоре. Они и сейчас эгоисты, каждый второй, если не первый!
Ребята рассмеялись. Неприязнь Тео к Уизли (кроме одной) была им хорошо известна. Когда на передовице Ежедневного пророка была выпущена хвалебная статья про семейство Уизли, которое посетило Египет, выиграв Министерскую лотерею (Тео тут же подумал, что розыгрыш был весьма волшебным и не независимым от Дамблдора), всем тут же стало ясно, кто именно был любимым ребёнком Уизли — высокий красавец с серьгой в ухе в центре кадра был объектом родительской любви, а остальные сыновья, особенно Рональд, и вовсе как будто не замечались отцом и матерью.
Конечно, колдография не передавала реальные эмоции, а мистера и миссис Уизли Теодор видел лишь мельком несколько раз в жизни, но ему хотелось верить именно в такую картину мира.