Старший Грейджой пожевал недовольно губами. Неизвестно что было на уме у Виктариона. Наконец он ответил:
— Я проиграл. Это был мой проигрыш. Я был в большинстве, но Редвины перехитрили меня. Как у Светлого Острова… — сузились глаза капитана Железного Флота, — не пытайся оправдать меня. Я подвёл твоего отца, а теперь и тебя самого.
Говорил он это фальшиво спокойным голосом, твёрдым и грубым. Но в интонациях чувствовалась обида и злость на несправедливость судьбы и проклятых арборцев.
Теон не ответил. Он осторожно привстал и повернулся к дяде спиной. Взгляд его шёл через окошко, открывающее на просторы Закатного Моря. Именно через это окошко Эрих Харлоу одним из первых заметил прибытие Железного Флота.
— Ты можешь считать что хочешь, дядя. Знай, я понимаю тебя.
— Больше мы не можем проиграть. Одно поражение и всё обернётся катастрофой. Нас будут загонять обратно, медленно, но верно. Но если Кракена загнать в угол в его собственном доме, то этот Кракен становится опаснее вдвойне и начинает биться не на жизнь, а на смерть, — продолжил племянник Виктариона.
“А я буду драться” — решил Теон. О мире или хотя бы временном мире и речи не шло. Запад и Простор не простят разграбление своих берегов и захотят поквитаться. И если Теон проиграет, они точно не станут оставлять Грейджоев в живых или, хотя бы главенствующей династией на Островах… Король это чувствовал. Подсознательно или просто сделал вывод, неважно.
Назад дороги нет.
<i>Треск стальных мечей, крики раненых и крик, заставивший его неверяще посмотреть на окровавленное тело в доспехах и труп лютоволка. </i>
<i>Толпа дикарей медленно, но верно съедала заживо вопящих людей в стальных доспехах около чардрева, тем самым совершая древний как сам мир ритуал. Бледно — серые утесы, выступающие над морем, суровая и неприветливая земля, на которую имел глупость приплыть один из его предков. </i>
<i>Он брал её под суровыми сводами чардрева. Она и он, покорившийся запретной любви. Она, ставшая вдовой и он, сын Повелителя Севера.
</i>
<i>Они скрывались в богороще, чтобы челядь не заметила их и не донесла хозяину Винтерфелла. </i>
<i>Тётушка и её любимый племянник. В обоих текла кровь волков и оба совершали грех под взором Старых Богов. Раздался звук разрываемого платья и страстный девичий вскрик. </i>
Джон Старк проснулся.
Он встал с кровати и прошёлся донельзя усталым взглядом по своей опочивальне. Когда-то именно тут предпочитал жить брат, но теперь Джон занял его место.
Навсегда.
Джон теперь знал это. Мёртвое тело брата, пронзённое валирийским мечом лорда Тарли, предстало в его сознании вновь.
“Нужно начинать уже сейчас” — шептал голос внутри.
Он не мог ждать, пока новость о смерти Робба долетит до всего Севера. Он встал, облачившись в камзол с вышитым лютоволком на груди и отправился к мейстеру Лювину.
— Мейстер Лювин, — вежливо начал Старк, смотря на сонные глаза старика. Утро ещё не началось, поэтому мейстер был разбужен бесцеремонно. Джон чувствовал себя бы виноватым, но промедление смерти подобно.
И пока мейстер писал письма под диктовку бастарда, Джона посещали нерадостные мысли. Он оглядывал помещение, бывшее сначала кабинетом его отца, позже брата, а теперь его, бастарда Винтерфелла.
“До чего всё дошло…” — тихо и устало вздохнул Старк, — “Во что я превращаюсь?”
Он узнал о смерти брата, но вместо скорби чувствовал напряжение и досаду. Робб мог бы по-другому сыграть эту партию, он мог бы не принимать бой с Тиреллами в Речных Землях. Ждать, тянуть время… а дальше уже самим просторцам будет не до Мрачного Волка.
“Будь прокляты Ланнистеры. Будь прокляты Тиреллы. Аррены, Таргариены и Баратеоны. Все они. Будь проклят Теон…”
Джон не знал, что думать о железнорождённом короле. Он считал того своим настоящим другом, наравне с Роббом. Но сны открыли ему многое, в том числе и сущность Грейджоя, и причину смерти Брандона…
“Во что мы все превратились?”
Если бы Робб вернулся домой, тогда Старк увидел бы вместо своего брата Мрачного Волка. Вечно угрюмого, жестокого и беспощадного. Вместо спокойного и равнодушного ко многим вещам Теона Старк увидел бы хладнокровного убийцу, для которого даже смерть сестры на его глазах стала досадной случайностью.