Студентка и вправду вскоре приехала. Когда она впервые вошла в мой дом, на ней была огромная соломенная шляпа с лентой вишневого цвета. Студентка стучала туфлями в мои тряпичные коврики, чтобы сбить с каблуков налипший песок — с привычным неохочим раздражением, как все, кто живет на морском берегу. Профессор прыгал вокруг нее и повизгивал, как щенок, а на носу у него точно так же подпрыгивали и блестели очки, и он восклицал:
— Ах, Лидия, как же вы могли! Почему не телеграфировали! В общественном транспорте, с такими тяжелыми чемоданами!
Лидия даже не взглянула на него.
— Мне комнату с окнами на море, — она мимолетно мне кивнула, достала из сумочки мундштук темного дерева и закурила что-то экзотическое и немножко тошнотворное.
Я разыскал вторую пепельницу, взамен той, которую стащил Ланцелот, подозвал к себе пса и отправился в кухню нарезать лимоны четвертинками. Знаете ли, если кому-то вдруг однажды захочется жить в комнате с окнами на море, нет ничего лучше стакана хорошего хересу и лимона, нарезанного четвертинками и посыпанного крупной солью. Еще я нашел маленькую репродукцию Поля Гогена, — ее я повесил рядом с дверью на балкон, — и комната для Лидии была готова. Потом Лидия поднималась в нее по особой лестнице, пыхтя и ругая меня на чем свет стоит.
— Какого черта надо было вешать на перила эти гнусные бумажные фонари с кисточками! Что за безвкусица! И какая от них пыль!
Она испачкала мне песком все ступеньки, и на рассвете я отмывал их тряпкой, смоченной в теплой воде, и они блестели на утреннем солнце и пахли, как персиковое варенье. А Лидия спала и слышала сквозь сон крики чаек.
Оказалось, что Лидия — поэтесса и разбирается в современной политике и философии. По вечерам я зажигал в Круглой комнате рыжий торшер с бахромой, и Профессор с Лидией сидели друг напротив друга в колыхании табачного дыма и спорили о чем-то непонятном, загадочные, как индийские фокусники. Лидия злилась и настойчиво стучала окурком в черную стеклянную пепельницу.
— Вы невыносимо старомодны в толковании трактатов французских просветителей, профессор, — говорила она. — И в этом причина вашего возмутительного дилетантства в вопросах современной экономической политики Франции.
Профессор вздыхал.
— Лидия, дорогая, вам, должно быть, зябко в этот промозглый вечер! Позвольте мне подать вам шаль!
— Ах, профессор, оставьте ради бога ваши глупости! — огорчалась Лидия. — Сегодня на море ни ветерка! Вы ведете себя как дряхлый старик!
Мы с Ланцелотом тем временем сидели вдвоем на крыльце и пили пиво из бутылок красивого янтарного цвета.
— Ну что это за баба, — сокрушался Ланцелот. — Ей же на костер прямая дорога, к гадалке не ходи, слышишь ты меня? Ты ножищи ее видал? Ножищи голые видел или нет?!
— Да видел, видел, угомонись! Сейчас, вот сейчас покажется Малая Медведица…
Ланцелот вскакивал и бежал за арбалетом, пес просыпался и начинал жадно брехать, Лидия теряла терпение и выбегала из Круглой комнаты, хлопнув дверью, а я удивлялся, как же это вышло, что я больше ни минуты не могу побыть один. Я оставался поджидать свою Медведицу, а когда она, ворча и ломая ветки, показывалась над лесом, по ее седой спутанной шерсти уже скатывались звезды, — как будто она спала, зарывшись в них, словно в лесные лютики и маргаритки, и теперь отряхивает их со спины. Все укладывались спать, а я сидел внизу и слушал, как доигрывает у Профессора последняя дымчатая песенка на патефоне, как Лидия отдергивает прозрачные занавески, по которым золотой нитью вышиты цветы и птицы, и распахивает окно в соленый морской ветер, как Ланцелот отрывисто, по-звериному кашляет, прежде чем спрятать кинжал под подушку и задуть свечу. Первые скрипы прозвучали по всему дому, нашли свои места и остались там навечно, — как первые морщины у меня на лице, — и у дома появился свой собственный голос. Даже теперь, когда здесь никого не осталось, скрипы в нем все те же…
Но и после приезда Лидии, после того, как мы привыкли друг к другу и Лидия даже стала бегать иногда вместе с Ланцелотом курить за поленницу, а Ланцелот с Профессором однажды объелись абрикосами, когда пес сгрыз соломенную шляпу Лидии, а Лидия научилась сама себе готовить лимоны четвертинками, — я все равно знал, что дом не полон. «Еще не все приехали, — говорил я себе, накрывая по утрам на стол и пересчитывая чайные ложки, лежащие серебряной горкой на желтой льняной скатерти. — Еще не все приехали, а мне уже так тяжело управляться с посудой».