Наиболее интересным образом воспринимается там, по ту сторону бытия, ощущение времени. Как таковое оно отсутствует вовсе, но представить жизнь вне времени в рамках нашего повседневного опыта крайне сложно. Слишком уж фундаментальным является это понятие. Слишком уж привыкли мы наблюдать течение любых процессов во времени. Козырев много думал над этим вопросом и нашел для себя следующую аналогию.
Допустим, что мы сумели покинуть пределы нашего пространства, этой трехмерной поверхности четырехмерной сферы, и оказались внутри информационной матрицы. Вокруг нас лишь одна сплошная информация, а мы своей волей способны воплощать ее в некую зрительную (да и не только зрительную) иллюзию. Поскольку для создания видимости процесса необходимы изменения статической картинки, существует два варианта их достижения: двигаться с любой скоростью и в любом направлении сквозь акашапрану либо воздействовать на нее силой собственной мысли в соответствии со своими желаниями. Направление движения и определит конкретный процесс, то есть набор причинно-следственных переходов. При этом, учитывая необычные свойства памяти в новом мире, нам заранее известно, что нас ждет на любом из бесконечного множества таких путей.
Но и это еще не все. По ходу движения, легким мановением сознания, мы можем произвольно менять информацию, а значит, и последующие события. Более того, в любой момент мы вольны изменить скорость движения, остановиться, повернуть или даже вовсе двинуться в противоположном направлении. А потом еще раз снова пройти тем же либо тем же, но измененным, либо вообще другим маршрутом.
Ну и где здесь, спрашивается, место для времени, этого жесткого мерила последовательности действий? Память хранит все данные сразу. События происходят как угодно, когда угодно и какие угодно! Их можно повернуть вспять или бесконечно проходить по одному и тому же пути. А то и вовсе замереть на месте, наслаждаясь прелестью конкретного момента.
Вот она, наша бессмертная душа, вот тот способ существования, о котором можно только мечтать, попав в жесткие рамки земной реальности!
Для Козырева подобные домыслы несли в себе нечто большее, чем обычно присуще фантазиям на отвлеченную тему. У него были веские основания полагать, что все именно так и обстоит на самом деле, что вне нашего пространства существует нечто, что не только является прибежищем для почивших душ, но и оказывает важное, основополагающе влияние на события привычного нам мира. И подобные умозрительные заключения давали, пожалуй, единственную возможность хоть как-то вообразить, представить для себя чуть более обобщенную картину. Вынырнуть из воды повседневной действительности, подняться над видимой реальностью и попытаться, пусть и гипотетически, взглянуть на нее как бы извне, из другой точки, в которой отсутствуют столь знакомые нам ограничения и стереотипы.
Вот только не было у Арсения человека, который мог бы выслушать, понять, а может быть, даже и поддержать столь смелые, революционные идеи. В наш прагматичный век люди разделились на два лагеря. Вооруженные знаниями, высокообразованные, цивилизованные люди, как правило, скептически относились к вопросам существования загробного мира или потусторонней жизни. Те же, кто в нее свято верил, был слишком далек обычно от научных исследований и академических теорий. Козырев не раз пытался заводить разговор на волнующие его темы, но в лучшем случае нарывался на недоумение и непонимание. Многие же откровенно поднимали его на смех. Он вяло оправдывался, говорил: «Я физик. Для отрицания чего-либо мне нужны веские основания».
Ему возражали, что для подобных утверждений основания нужны не менее весомые.
«А я не утверждаю и не отрицаю, – все еще надеялся он быть услышанным, – я всего лишь предлагаю поговорить, обсудить, поспорить. Высказать соображения за или против. Ведь это так интересно! Ведь это может пролить свет на самый важный вопрос человеческого бытия! Кто мы, зачем мы здесь, с какой целью? И есть ли что-то помимо того, что рисуют перед нами пять органов нашего чувственного восприятия». Но каждый раз он лишь снова натыкался на глухую стену человеческого непонимания.