– Все собравшиеся огромным везением наделены. Стать свидетелями триумфа нашего удостоились вы. – А толпа просто безумно и безвольно таращила свои уже потемневшие глаза на сцену.
– Двадцать сотен лет назад
Никто не оценил наш вклад.
И это ясно, потому,
Что взор был прикреплен к нему!
Тому, кто предал свой народ,
Тому, кто жил наоборот…
Хоть память людям не стереть,
Смогли ту язву запереть!
Не за семью замками он таиться,
Не подобрать к оковам ключ,
Сквозь пелену ту не пробиться,
И свет не озарит тот путь!
Чем нас в тот миг он враз повергнул,
Сейчас проклятьем на нем… лежит,
И, наконец, отвергнул
Ваш мир что нынче под огнем.
Но это довод всё… Не бойтесь!
Всё слухи те простые лишь.
Из тьмы вы больше не вернетесь!
Забудете про гладь да тишь!
Тот дух, что в вас еще остался,
Проложит нам к двери весь путь.
Будет, может, больно статься…
Но, переживете как-нибудь.
Лишь стоит в щель вам окунуться,
Протиснуть палец сквозь засов,
Как не успеешь оглянуться,
Не станет вовсе и голов…
А это, – показал он обеими руками на мешки, – наш первый дар… В залог успеха!
И, вот, мы наконец приступим,
Давно мы этого уж ждём.
Колесо судьбы раскрутим,
Направим мир другим путём!
– И что? Будем просто лежать и смотреть, как они отдадут в дань неизвестной «двери», этих несчастных? – Спросил у своих братьев Жок.
Жан тихо улыбнулся: – А ты предлагаешь прервать эту прекрасную оду?
– Отставить «прервать»! – На пониженном голосе скомандовал Старший, и прижал обоих ближе к крыше. – Нам велено ни при каких условиях не вступать в контакт с легионом, а тем более, Вик еще там. Даже если мы их остановим, что маловероятно, то можем подставить его под удар.
– Ладно, согласен. – Грустным голосом вздохнул Жок. Он высунул голову из-за края и поглядел на гигантскую толпу, что все также медленно плелась по дороге до центральной площади. – Сколько невинных жизней будет загублено… Какая потеря.
– Они уже потеряны, брат. – Успокаивал его Джип. – Духа у них уже нет. Это – ходячие мертвецы, чьи пустые жизни хотят они забрать.
– Он прав. Посмотри на них. Нет никакого гипноза или влияния, ведь мы бы развеяли его без труда. А жизнью от них и не пахнет! А в мешках кто?
Старший взглянул через бинокль: – Даже не шевелятся, не пытаются сопротивляться…
– Скорее всего, что это такие-же мертвецы.
А тем временем апостол указал на первую жертву и другой, по его велению, подошёл к самому правому мешку:
– Власть для открытия врат у нас есть!
Отдай свою жизнь, отдай свою честь!
Отдай ты весь дух, до капли… весь!
За братьев свершится лютая месть!
Костей врагов наших станет не счесть! – Громко произнёс палач и пронзил кинжалом свою цель.
И когда кровь завиднелась на плетенной ткани, он вытащил орудие из раны, а затем перерезал верхушку мешка. Отсеченный клок упал на пол, и по сцене разошёлся звук упавшего тела.
Второй апостол держал в руке отсеченную часть: – Первая жертва была отдана. – Сказал он, а оратор закончил фразу:
– И будет она далеко не одна!
Продолжение ритуала не заставило долго ждать, палач перешёл к следующему мешку, а затем к другому, и третьему. Старший продолжал наблюдать за происходящим на сцене через бинокль, дабы подчеркнуть малейшие детали, ведь любая информация может статься полезной. Но, когда упал третий клочок ткани, и второй апостол перешёл к последней части жуткого представления, перед глазами его предстала самая жуткая картина, что только Пуарье мог себе представить. В одночасье весь мир его рухнул. Потерял былые краски. Жизнь лишилась смысла, когда в последний раз блеснули глаза той, кого он любил больше всего на свете. Обычный человек сначала бы сомневался, не мог поверить в то, что видит собственными глазами, в кошмар, что творится прямо перед ним, но… узы двоих мезмеро слишком сильны. И их с треском разбили, разломали и разорвали в клочья. Близнецов окатило волной безысходного и болезненного страха, что в мгновение захлестнули их старшего брата. «Джип?» – На выдохе произнёс Жок, ещё не зная, что произошло пару секунд назад. Младший, вгляделся вдаль, и увидел бездыханное тело супруги своего брата.
Поток чувств, словно цунами пронёсся по городу его души и оставил после себя лишь руины. Пламя вмиг охватило, когда-то людные улицы, и, цепляясь за осколки, начало разлетаться по всей округе, охватывая дом за домом. Сердце его разбилось, а с ним в душу осколками врезались горе и гнев, сжигая того изнутри, впиваясь в голову спокойного и рассудительного человека.