Когда они приходят в полицию, эта жуть проявляет себя особенно сильно. «Вы должны найти того, кто украл мой кошелёк! Меня не интересует, как! Сейчас напишу жалобу в прокуратуру! Вокруг одни негодяи!»
Что может сделать несчастный участковый с притоном алкашей? Да ничего, закон не позволяет. Ни расстрелять их, ни отправить в тюрьму, не выселить. Можно только иногда приходить, покричать на синих от водки граждан, ну и утащить кого-нибудь из них в отдел, чтобы там ему выписали штраф, который он никогда не заплатит.
В общем, разозлился я на весь мир. Железная дверь в подъезд держалась на мощном магните, но я парень крепкий, к тому же злость прибавляет сил, поэтому, ухватившись за край двери, я дёрнул её на себя, и она с жутким лязгом распахнулась.
— Ага, — довольным голосом сказал я и пошёл на четвёртый этаж по грязным и разбитым ступенькам подъезда. Вопрос, ехать на лифте или нет, передо мной не стоял, потому что лифты в таких домах не предусмотрены. Наверное, чтобы приучить граждан к здоровому образу жизни.
На этаже ещё одна дверь — тамбур. Звонок в сто сороковую вырван с мясом, а пытаться говорить с соседями бесполезно. Вопрос я разрешил при помощи отмычки. Зато дверь нужной мне квартиры была приоткрыта. Всего на пару сантиметров, но этого достаточно, чтобы почувствовать вьющийся оттуда аромат табака, дешёвой водки, протухшей еды и немытого человеческого тела.
Почти всё пространство крохотной комнаты занимал огромный диван. Старый, грязный, прожжённый сотнями сигарет. На диване лежали три тела. Одно из них — женское, неопределённого возраста, повёрнутое ко мне затылком, поэтому лица, к счастью, было не видно; второе — неизвестный мне дядя с лицом, синим как от водки, так и по причине крупных синяков на физиономии, а третье… за третьим телом я сюда и шёл.
Тело принадлежит Максиму Крюкову, моему старому знакомому. Сорок два года, судимый-пересудимый. Вор-домушник, хотя по молодости — слесарь. Золотые руки у человека, но применение им он нашёл необычное. Связался с зэками и пошёл лазить по квартирам — решил, что это проще и веселее, чем горбатиться от зари до зари на заводе. Любой замок мог вскрыть. Сам изобретал отмычки, спортивный азарт появлялся. Отсидев один раз, Максим решил завязать, но какое там, тюрьма просто так от себя не отпускает. А потом ей на помощь пришла и водка, поэтому на нём сейчас можно ставить крест без долгих раздумий.
Но, пока он живой и не в тюрьме, буду его использовать. И, что удивительно, на некоторые человеческие качества Максима жизнь не повлияла — если пообещал, то сделает. Разобьётся в лепёшку, но не подведёт.
Максим спал и не видел, что в квартиру проникли посторонние. Надо его будить.
— Просыпайся! — громким голосом велел я.
Результат — ноль. Он не появился даже когда я схватил Максима за шиворот и начал трясти. Голова с всклокоченными волосами болталась из стороны в сторону, но продолжала видеть сны. Мда, вчера граждане хорошо посидели. Вечер, судя по их состоянию, удался.
Признаки сознания у Максима проявили себя, только когда я стащил его на пол. Тело начало недовольно мычать и шевелиться в попытке лечь поудобнее.
— Если не проснёшься, буду бить, — сообщил я Максиму неприятную для него новость, и, чтобы не быть голословным, слегка пнул его в бедро носком ботинка.
Это помогло.
Веки Максима задрожали, а потом открылись глаза. По очереди — сначала правый, потом левый. И эти глаза уставились на меня.
— Паша… — заулыбавшись, произнёс Максим.
— Он самый, — мрачно ответил я. — Дело к тебе… очень важное. Как бы нам поговорить без свидетелей.
— Да они спят, — махнул рукой в сторону дивана Максим. — Ничего не услышат.
— Нет, такое меня не устраивает. Пойдём на улицу. Идти можешь?
— Голова побаливает… но могу, — произнёс Максим, с трудом принимая сидячее положение. — Сейчас, минуту.
Через минуту его взгляд стал совсем осмысленным, Максим встал, и, держась за стену, побрёл в сторону двери.
По лестнице мы спускались долго, но всё-таки спустились и сели на лавочке возле дома.
— Всё бухаешь? — спросил я.
— Есть такое… — согласился Максим.