Дворецкий рухнул на колени.
— Только не говорите никому! Не губите! Это я так! Нечаянно! Попутал! Виноват!
— Пшёл отсюда! — замахнулся на него Горчаков, и тот кинулся от нас в лес, не разбирая дороги и едва не налетев на дерево.
— Пойдём к Шубину, — сказал Вадим. — Нет, ну какой дебил!
— А что, у князя все слуги такие?
— Что-то подобное есть у всех, но этот совсем редкостный. Они считают, что удостоились высочайшей чести — работать у самого Шубина! Ну и князь тоже масла в огонь подливает — несмотря на всю суровость, он своих защищает во всех ситуациях. А они этим пользуются.
Разговаривая, мы дошли до замка. Люди, которых мы встречали (в основном, из обслуги), косились на нас, не понимая, кто мы и откуда. Скоро к нам подбежал вооружённый охранник, назвал свою фамилию и спросил, с чем мы сюда пожаловали. В принципе, это было понятно. Наша миссия являлась секретной, а своего проводника мы прогнали.
— Барон Горчаков и детектив Волков, — ответил Вадим. — Мы здесь по просьбе князя. Нам надо срочно с ним поговорить.
— Я доложу начальнику, — поклонился охранник. — Сам я такие вопросы не решаю. А что у вас в коробке, не бомба?
— Нет.
— А почему шевелится? — не унимался охранник.
— Так оттого и шевелится, что не бомба, — ответил Вадим. — Бомбы обычно не шевелятся. Смекаешь?
— Да, действительно, — пришёл к неожиданному логическому выводу охранник.
Спустя пару минут к нам подбежал другой человек. Судя по более важному виду, кто-то из охранного руководства.
— Добрый день, что у вас случилось?
— У нас — ничего, — мрачно проговорил Вадим. — А у вас, если мы сейчас же не встретимся с князем, случится непременно.
— Встретиться с ним сегодня решительно невозможно, — развёл руками человек. — Во-первых, они сильно заняты государственными делами. Во-вторых, запись на прием идет только через секретаря личного секретаря князя, и никак иначе! Это не я решаю, таковы правила!
— Вот что, мил человек, — веско произнес Горчаков. — У тебя две минуты на то, чтобы позвонить всем этим секретарям и секретаршам и договориться, чтобы мы прошли к князю. Иначе я сейчас наберу кому-нибудь из его друзей, и вопрос будет решён в полсекунды. Можешь сказать, что речь идет о жизни и здоровье его дочери Насти.
Начальник охраны побледнел, покраснел, затем побледнел снова и, отбежав от нас на десяток шагов, принялся лихорадочно набирать номер на телефоне. Разговаривал он недолго и снова примчался к нам.
— Я немедленно провожу вас к князю, — заискивающе улыбнулся он.
Мы в его сопровождении пошли прямиком через главный вход, поднялись по мраморной парадной лестнице на пятый этаж (вот они, издержки старых классических зданий — лифты в них не предусмотрены), и, пройдя через несколько огромных пустых коридоров, оказались перед чудовищной по своим габаритам дверью с табличкой «приёмная». Перед дверью стояли два охранника, из-за своих чёрных костюмов похожих на гробовщиков. Они нам никаких вопросов не задавали, в отличии от секретаря, встретившего нас уже непосредственно перед нужной дверью.
Ненавижу всевозможных секретарей. А этот так вообще вызывал антипатию одним свои видом. Причёска покрыта лаком, костюмчик отутюжен настолько, будто владелец в любую свободную минуту проглаживает его утюгом, не снимая с себя.
— А вы точно… к Михаилу Владимировичу… по очень важному делу, касающемуся его дочери? — спросил он, взмахивая руками.
Вадим не удостоил его ответом, молча отодвинул в сторону, и мы прошли в дверь. Коробку с Гретой я оставил у секретаря.
Князь — я раньше его видел на картинках в интернете, но не запомнил — оказался высоким, даже чуть выше меня, худощавым, в возрасте под семьдесят. Как ни странно, особой надменности у одного из первых лиц государства я не заметил. Взгляд строгий, но не более того. Княжеские слуги смотрели на нас куда более высокомерно.
Одетый в серый костюм, он сидел за огромным столом, стоящим у огромного окна огромного кабинета. Обычно в таких случаях столы устанавливают в центре, но князь, похоже, любил во время работы смотреть в окно. Я его очень понимаю. А в остальном, кабинет как кабинет — дорого, важно, сурово и неуютно.
— Добрый день, ваше Высочество, — сказал Вадим. С него слетела вся его развязность, он встал ровно, как солдат на плацу, даже лицо изменилось — вечная ухмылочка уступила места фамильному благородству.