Я присел за поленницей с уверенностью, что олени не смогут обнаружить меня, но в это время одному из разыгравшихся куропачей вздумалось устроиться на стоящую рядом с моей избушкой иву. Он поднялся над деревьями и сразу же заметил меня. «Бле-блек-блек-блек!» — запаниковал он, словно я и на самом деле мог ухватить его за хвост. В одно мгновение все куропатки сорвались в воздух и густой метелицей закружили над Фатумой.
Олени заволновались. Вот от оленьего гурта, словно кончик нитки от клубка пряжи, отделился один олень, за ним другой, третий. Раскрученным волчком вертелось стадо, а из него тянулась и тянулась живая цепочка. Шли олени довольно тесно, ступая в след друг дружке. Ни один не пытался обогнать идущего впереди, ни один не задержался, чтобы щипнуть стебелек выглядывающего из-под снега вейника.
Живая приманка
Снега навалило так много, что треснула опора под навесом, и мне пришлось, вооружившись лопатой, два дня сбрасывать с навесов образовавшиеся там сугробы. Тепло, тихо. Часам к одиннадцати солнце так нагревало крытую толем крышу, что можно было работать без рубашки. Неочищенным оставался навес у Снежного озера. Оленухи тоже не отказались бы прогуляться по тайге, да по всему видно, у них скоро появятся маленькие, и рисковать не хочется. Нужно только перед уходом на покосы нарастить загородку, вдруг то стадо вздумает еще раз заглянуть в Лиственничное. Возьмут да и уведут моих важенок.
Лишь рассвело, бросил важенкам пару охапок зеленки, проверил, надежно ли они закрыты, и отправился к Снежному. Сугробы не успели осесть после недавнего снегопада, и лыжи проваливаются чуть ли не до колен. Но все равно дорогу на покосы я люблю. Когда-то у Снежного озера было стойбище оленеводов. Неизвестно, сколько времени ждут хозяев поставленные шалашиком шесты-ярташки, на которые натягивали шкуры, шуршит под ногами россыпь рогов, темнеют давно потухшие кострища.
Солнце пригрело, размягчило наст, и лыжи идут враскат. За какой-то час добежал до первого покоса. Рядом с ним небольшая избушка. Можно остановиться в ней, но на свежем воздухе сейчас уютней, чем в темном промороженном насквозь зимовье. Отыскиваю неподалеку лежащую лиственницу и заворачиваю к ней. Прежде всего, очищаю ствол от лежащего валиком снега. На нем я расставлю посуду, разложу еду. Утапливаю рядом с валежиной площадку и развожу костер.
Уже заканчивал завтрак, когда гул мотора заполнил долину, и почти сейчас же показался вертолет. Он неторопливо плыл у самых вершин, сдувая с деревьев остатки снега. Несколько раз вертолет зависал, словно никак не мог облюбовать место для посадки, наконец, пролетев озеро, коротко рыкнул и опустился на покос.
Ставлю на валежину кружку с чаем, торопливо пристегиваю лыжи и со всех ног бегу туда. Покос в самой долине, тайга вокруг вырублена, и мне хорошо виден вертолет. Возле него какие-то люди. Вот один отделился и направился в мою сторону. Наверное, это Шурыга. Теперь можно не торопиться.
Взбираюсь на скат и уже вижу описывающие неторопливые круги вертолетные лопасти, как вдруг вертолет натужно взвыл, оделся клубами снежной пыли и, прижимаясь к долине, поплыл в сторону белеющих острыми пиками сопок. Какое-то время, словно не веря в случившееся, бегу за вертолетом, потом возвращаюсь к костру. Долго сижу на лиственнице, переживая событие, и, уложив рюкзак, иду к покосу. Только теперь замечаю, что моя лыжня тянется рядом с волчьим следом.
Хотя и не по пути, но все равно заворачиваю туда, где садился вертолет. Неподалеку темнеет высокое остожье, с которого вертолетные лопасти согнали весь снег. Из сплетения лиственничных жердей выглядывают клочья сена. Нужно будет собрать его для оленей.
Следы вокруг занесло поднятой вертолетом снежной крупой. Под нею угадывается алое пятно. Кажется, это кровь.
От этого места в сторону Снежного озера тянется олений след. Рядом с ним пятна крови. Скоро наткнулся на оленью лежку. Животное отдыхало, привалившись к припорошенной снегом валежине. На полусгнившем стволе застыли сгустки крови. Сверху они залеплены длинными ломкими шерстинками. Среди них желтым комочком выделяется личинка кожного овода.