Стало слышно, как играет на носу новоорлеанский джаз и отплясывает артист Боярский, топоча ботфортами д'Артаньяна. На корме томно заливались одесские скрипки, и юморист Жванецкий подпрыгивал круглым пузиком вперед.
— Но появились вы, Василий Федорович, и скомкали наш план. Вы овладели мыслями и волей Президента Парфирия. Ввергли его в^ соблазн «великодер-жавия, православия и народности». Поселили в его нестойкой головке мечту о «Великой русской империи». Опять повсеместно подняли головы славянофилы. Нет дома в России, где бы открыто не бранили евреев. Вынашиваются планы по строительству новых гиперзвуковых ракет, авианосцев и дальних бомбардировщиков, а Северный Казахстан, Абхазия, Приднестровье объявлены зоной российских интересов. Президент Парфирий стал позволять себе оскорбительные фразы в адрес еврейских журналистов, намекая на их обрезанную крайнюю плоть. Он назвал страны Прибалтики «ненасытными мандавошками», забыв всякую политкорректность. Грозил спровоцировать восстание негров Америки и свергнуть режим расистов. И все это вы, Василий Федорович. Вы — камень преткновения, остановивший наш твердый, размеренный шаг…
Шмульрихтер, уже подшофе, пестрый, как какаду, в красной свитке, зеленом колпачке, клетчатых штанах, прошел мимо, выделывая вензеля, которые никак нельзя было принять за тайные масонские знаки.
— Чтобы остановить катастрофу, мы вынуждены были собрать «ложу» на Мальте, вызвали на нее Президента Парфирия и воздействовали на него всей силой кабалистических методик, месопотамских и халдейских практик, приемами розенкрейцеров и тамплиеров. Мы влили ему в рот из чаши Грааля цитварное семя, действующее как сильное слабительное, отвар чертополоха с могилы висельника, расслабляющий суставы и кости, раствор пустырника на желчи гиены, просветляющий разум, когда в нем загорается черное потустороннее солнце. Мы заставили его заглотнуть туркменскую гюрзу, чтобы она искусала ему кишечник и яды ее, проникнув в печень, вызвали черное озарение, когда истины дневного света уступают истинам полуночи. Мы положили ему на глаза выкидышей эфиопской макаки, чтобы из глазных яблок истекли мнимые видения красоты и райской гармонии и возникла хохочущая гримаса ада. Наконец, мы влили ему в уши черный гной истлевающего самоубийцы, чтобы умолкли искусительные райские звуки и разверзлась истинная в своей космической мощи симфония ада. В итоге мы убедили его отказаться от «третьего президентского срока» и уступить свое место Куприянову, нашему «брату», который продолжит заветное дело…
Есаул чувствовал, как тело его начинает цепенеть, словно подул полярный холод и они с Добровольским оказались одни на ледовой шапке, под сполохами сияний, среди голубых кристаллов вечной ночи. Старый масон оказался магом, был способен околдовывать, лишать рассудка и воли. Громадным усилием, вбрасывая в леденеющий мозг жаркую кровь из сердца, Есаул боролся с понижением температуры, приводящей к анабиозу.
— Но остаетесь вы, Василий Федорович. Вы с вашей проклятой «русской идеей», чудовищным имперским безумием, сумасшедшей мечтой снова вырвать Россию из лона мира, как была когда-то вырвана из лона Земли Луна. Вы хотите, чтобы Россия одиноко и мертвенно, лишенная атмосферы, в рытвинах холодных вулканов, в котлованах засыпанных пылью морей, парила в безвоздушном пространстве? Вы этого хотите, Василий Федорович?
Губы Есаула посинели от лютой стужи. К ребрам примерзали легкие. Мозг превращался в тяжелую глыбу льда.
— Вас приговорили к смерти члены «ложи», и вы бы уже были мертвы, если бы не я. Я помню добро, которое вы сделали для меня. Добились моего назначения на пост председателя Союза промышленников и предпринимателей, хотя отчаянно возражали Чубайс и Потанин. Помирили меня с Дерипаской, когда он оскорбительно упрекнул меня в том, что я злоупотребляю финансами его «Базового элемента». И наконец, порекомендовали хирурга Акчурина, который сделал мне опасную пересадку семенников, после чего я стал лазать по деревьям, разгрызать кокосы и ездить в часы пик в метро, чтобы в давке оплодотворить какую-нибудь очередную московскую самочку. Я настоял, чтобы вам сохранили жизнь. Понимаете ли вы, Василий Федорович, в каком положении вы оказались?..