Он постарался сказать это как можно мягче, чтобы Аван, не дай боже, не подумала, что он ее в чем-то обвиняет. Каин прекрасно понимал, зачем и почему сестре тогда нужно было получить собственную судьбу в свои руки даже с учетом того, что она осознанно оставляла брата в заложниках обстоятельств. Уйти от деда Каин тогда не мог и, взяв часть его обязательств в семейном деле, оказался единственной опорой для человека, потерявшего помимо любимой внучки, еще и правнучку. Проблемы с питанием Ньярла в тот момент оказались лишь еще одной задачей, решаемой на ходу поезда, несущегося прямо в ад, коим тогда была вся его жизнь.
Аван задумчиво погладила столешницу, будто в попытке расправить скатерть, которой на этой кухне отродясь не было.
— Ты готовил ему каждый день?
— Нам обоим. Так было проще всего контролировать его обеды в рабочем забытье.
Поставив на стол две тарелки с оладьями, Каин поймал сестру в объятья и прижал ее к себе покрепче, поглаживая по черным волосам. Аван всё же расстроилась, он заметил это по ее поджатым губам, ощущал ее боль как свою и отчаянно искал способ прогнать точившее сестру чувство вины за выбор, сделанный уже очень давно.
— Мы можем сходить туда, где нет Рембрандта. И поесть фалафель в модном уличном кафе с соевыми молочными коктейлями. Как тебе идея?
— Отвратительна, но я бы попробовала. Никогда не ела фалафель.
— Говорят, они зелёные и странные на вкус.
— Как брокколи?
— Почти как брокколи.
Заправив за ухо упавшие на лицо Аван локоны, Каин поцеловал ее в макушку и отпустил, пододвинув к тарелке сестры небольшой стеклянный флакон с кленовым сиропом. Он всегда любил баловать ее сладким, и, наверное, отчасти поэтому Аван с детства пристрастилась к чаю. Есть все конфеты, шоколадки, карамельки и медовые пирожные без чашки крепкого горьковатого напитка было бы сущей пыткой.
Завтрак прошел в относительном молчании. Обсуждение погоды, музыки и качества сна было не в счет. Короткие реплики мимолетно пролетали над столом, словно они играли в пинг-понг, и смысла в них было совсем немного. За всё то время, что они провели вместе, они прекрасно научились общаться и без слов, привычно соседствуя в одной квартире и не испытывая потребности озвучивать свои чувства, но голос близкого человека ненавязчиво успокаивал и вселял уверенность.
— Как думаешь, мне пойдет это платье?
— Я думаю, ты в любой одежде будешь выглядеть замечательно, даже в мешке из-под картошки.
Аван покрутилась у зеркала, впервые за долгое время задумавшись: отразился ли на ней как-то развод? Есть ли новые морщинки? Поседевшие волосы? Нездоровый цвет лица или синяки под глазами? Выглядит ли она старой и может ли сейчас привлечь чье-то внимание? Посмотрев на Каина, она привычно отметила его все еще потрясающую внешность актера золотого века голливуда. Такие обычно играли гениальных злодеев и харизматичных красавцев, которым можно было простить что угодно, вплоть до убийства. Статный, аккуратный, серьезный, с чуть заметной морщинкой между бровей и тяжелым, приковывающим к месту взглядом. В отличие от нее, брат так и не нашел себе постоянную пассию, не ограничивая себя в выборе и количестве любовниц, вившихся вокруг него, словно плющ вокруг вяза. Денег на содержание девиц у него было достаточно, а спокойный и надежный характер позволял ему быть опорой не только для семьи, но и пары невысоких, хрупких, нежных барышень, которых тянуло к нему просто со страшной силой.
— Ты во мне так дырку проглядишь.
— Я что, не могу полюбоваться братом?
— Можешь, но ты делаешь это так, будто я совершил преступление на твоих глазах и теперь точу нож для разделки.
— Ой, не льсти себе, с ножами ты до сих пор управляешься неважно.
— В фехтовании я всегда тебя обходил.
Аван задумалась на минуту, привычно погладив шрам у основания большого пальца. Единственный раз, когда Каин нарочно сделал ей больно, но только для того, чтобы занятие наконец-то закончилось, и она, не расплакавшись от усталости, могла уйти в спальню и отдохнуть.
— Зато клинками я всегда владела лучше.
Получив от брата ободряющую улыбку, Аван чуть спокойнее взглянула на себя в зеркало, но всё же ушла в комнату переодеваться. В классических брюках и кремовой рубашке ей было куда спокойнее, будто в привычной броне строгости. На удивленный взгляд Каина она ответила уверенно.
— Мне кажется, я уже стара для платьев, и романтичность мне уже не к лицу.
— Вот уж какие глупости приходят в твою очаровательную голову, Аван.
— И всё равно, мне так привычнее.
— Как хочешь, пускай я один в городе буду знать, какие у моей сестры прекрасные ножки. Это будет моим сокровищем и моей тайной.