Такая словоохотливая маленькая старуха. Взялись вместе за палку.
— А телеграмму-то вы дали?
— А как же! — ответила она живо. — Всякий раз из Мурманска подаю. — Призадумывается: — Вроде бы… — И вдруг смущенно улыбается всеми своими морщинами и светлыми прозрачными глазами: — А и правда, внучек, затормошилась, запамятовала!
— Так как же он мог прийти, ваш Коляша?
Они смотрят друг на друга и хохочут. Тащат чемодан.
— Недалечко тут, Некрасовская, тридцать семь. Мальвы у них цветут вдоль забора. Старший внук Гриша любитель цветов. А в разговоре у него виражи да скорости быстрей звука, не по моим мозгам. Летчик. Здесь в части служит.
Старуха шла ровным шагом, так ходят люди привычные. Лесь приспособился, не выгибался бедром, на ходу читал номера домов: 29, 31, теперь близко.
— А младший, Коляша, отпросился сюда к брату жить. Нынешний год у вас тут школу кончает. И мой сын, их отец, в ваши края на работу перевелся, вот только сейчас. Ну и я хвостом. Теперь уж мы все перебрались, у вас тут потеплей, поласковей…
— Тридцать третий, тридцать пятый, тридцать седьмой… — сказал Лесь.
Мальвы на высоких стеблях глядят на улицу через невысокий забор из ракушечника. Абрикосовое дерево растопырило ветки, повесило над улицей еще зеленые плоды. И нежно розовели созревшие ягоды черешни.
За резной чугунной калиткой на дорожке стоял человек в белом кителе и читал газету.
— Сынок! — позвала маленькая старуха.
Он поднял обритую голову.
— Мама! Мамочка! Да как же не предупредили! Никто не встретил!
— Я встретил бабушку, — сказал Лесь.
И увидел просиявшие благодарностью глаза. И сразу узнал бровь — наполовину черную, наполовину седую.
— Так мы ж с тобой знакомы! — обрадовался человек.
А маленькая бабушка стала рыться в кошельке.
Лесь сразу отступил на улицу. Как же, будет он брать деньги с такой старенькой! Помог, и все.
— А черешней имею я право угостить хорошего человека? — сказал ее сын. — Подставляй карманы!
Ну, черешня — дело другое. Приятно идти по улице, поплевывая косточками.
Лесь шел к Вячу.
Придет и скажет: «Давай, Колотыркин, придумаем настоящую работу». — «Давай!» — ответит Вяч. И они придумают.
За угол. В переулок. В гору. 83 ступени. Калитка приперта чурбаком, на котором они с Вячем отрабатывают настоящую моряцкую походку и отстукивают морзянку, тренируются, потому что чурбак звонкий. За калиткой Вяч поливает из лейки.
Лесь оттолкнул чурбак:
— Брось лейку, в жару ни один осел не поливает!
— Смотря чего поливать. Я, например, бумагу.
Лесь растерялся:
— Какую? Зачем?
— Макулатуру. Впитывает. Лейка вошла — значит, веса плюс восемь килограмм. Усёк?
Лесь не успел моргнуть, как это случилось. Он пихнул лейку, вода застучала по ее железному боку. Вяч лежал на земле и брыкался. Лесь сидел на нем верхом.
— Чего привязался? — Вяч тоже старался ткнуть кулаком побольнее. — Отпусти, говорят! Что ли, за макулатуру? Подумаешь, какой правильный! Сам чужой рубль зажал!
Отпустил. Вскочив, с болью, с ужасом взглянул Вячу в лицо: он же сам, сам уговаривал: «Ничей!» Закусил губу. За Колотыркина прячусь? А я? Сам я?..
Вяч перепугался, увидав его побелевшее лицо:
— Ты чего… Ты давай сюда, в тенек… Хочешь, кваску налью… Ты чего молчишь? Мымриков, постой!..
По улице в разные стороны шли люди. Наверно, некоторые удивлялись, почему этот мальчик заглядывает им в лица, словно стараясь узнать, почему смотрит им в руки и в прозрачные сумки.
Нет, никто не нес газет. Утренние газеты были давно прочитаны.
Наконец впереди себя Лесь увидал у женщины бумажный сверток. А вдруг это та газета? А вдруг это та женщина? Он нагнал ее и пошел рядом, пытаясь разглядеть число под измятым заголовком.
— Тебе чего, мальчик? — Она с подозрением переложила сверток в другую руку, подальше от него.
— Извините, пожалуйста, тетечка, у вас денег хватает? — неловко спросил он.
— А у тебя не хватает? — запальчиво переспросила она. — И конечно, на кино? Стыдно, между прочим, на улице клянчить…
Он хотел крикнуть ей вслед: «Наоборот, я отдать хочу!» — но обида перехватила горло. Постоял, насупившись, помолчал. Нет, не так надо спрашивать, иначе.
И увидал, что навстречу размеренно шагает старуха в толстых очках и на ходу читает газету. Он несмело шагнул ей наперерез: