— Да, победитель! — твердо повторил Мосолов. — Три века — все жив! Презирая опасность, бьется за доброе, за справедливое. Да, и с баранами сражается! Конечно! Их довольно много на свете. И даже если сам в синяках, и даже если осмеян и не понят, все равно идет в бой, против всего, что считает злом, делает свое дело. В этом его победа, дружище, навсегда и навечно… — Мосолов засмеялся и стал тормошить Леся: — Ну, признавайся, ничего не понял? А я произнес такую длинную, такую умную речугу!..
— Понял я, понял! — горячо сказал Лесь. — Я сам его за это люблю… — Он осекся. — Если только он настоящий, а не притворяется, — и взглянул исподлобья на снимок в рамке из ракушек.
Мосолов слушал внимательно. «Неужели, — подумал он, — мальчик уже испытал какое-то горькое разочарование?»
— Знаешь, Лесь, у нас в старом доме много лет, до самого моего отъезда, хранились меч и щит Дон Кихота. Их делал мой старший сын, Гриша.
Тогда Лесь молча вытащил из-за спинки дивана доспехи и оружие. Он стеснялся, что у него, у рабочего человека, припрятаны такие штуки. Но раз летчик…
Мосолов рассматривал их с увлечением. Особенно наконечник копья из банки от консервированного горошка и шлем из сушеной тыквы, который уже был выброшен на помойку, но счастливо вернулся обратно.
— Теперь я больше не играю, — сказал Лесь. И, нахмурившись, прибавил: — И больше не хочу быть Дон Кихотом. Сказки.
Мосолов отложил шлем.
— Сказки? Нет. Знаешь, я опасаюсь, что, если ты встретишь Дон Кихота без доспехов и без книжных пышных слов, ты его не узнаешь.
Лесь растерянно посмотрел на него.
— Где… встречу?
— Как где? В жизни.
Мосолов увидел: разные улыбки одна за другой сменились на лице Леся. Улыбнулся неуверенно и нежно, потом насмешливо, потом недобро. И отвернулся.
— В жизни Дон Кихотов не бывает. Это я точно знаю, — и стал смотреть, как по балкону шлепают струи дождя.
«Наверно, — подумал Мосолов, — этот мальчик перенес горькое разочарование и оно бередит ему сердце».
— Ошибаешься, — сказал Мосолов. — Бывают. И никогда не переведутся. Ты слышал о страшных эпидемиях, о болезнях, которые косят людей? И в далекие времена, и в наш век находились ученые, которые сами заражали себя этими болезнями, чтоб на себе изучить их и найти лекарство. Задыхаясь от жара, от боли, они вели наблюдения, записи — в помощь другим врачам. Они вводили себе в кровь лекарство, чтоб испытать: не нанесет ли оно людям вреда и даст ли им облегчение. Один на один они вступали в бой со страшным недугом, хотя знали, что победа, возможно, достанется не им, что путь к ней долог. Многие погибали, но их самоотверженный подвиг прокладывал дорогу знанию. Болезни эти побеждены, Лесь.
Я почему это рассказываю? Потому что уверен: рядом с ними жили люди, которые берегли только свой покой, только свое здоровье, а их считали безумцами или чудаками. Бросаются, мол, в бессмысленный бой, как Дон Кихот с ветряными мельницами. Обыватели и трусы, Лесь, уважают только то, что приносит явные плоды победы. А уж когда победа, тогда, конечно, и герой, и ура! И больше не поминают Дон Кихота, потому что видят в нем только смешное, и не умеют понять, сколько же в нем человечного и героического.
Слушай еще, Лесь. Жил один человек, ты, конечно, о нем знаешь. Он много лет растил сад. Плоды уродились не простые, он дал им самое лучшее от разных деревьев — сладость, сочность, выносливость. А когда пришла пора снимать урожай, он, уже старый, больной, выкопал сад и на своих плечах перенес его на северный склон, где было мало солнца и дули холодные ветры. Чудак?
«Чудак!» — сказали некоторые, а их было немало. «Чудак!» — смеялись они, видя, как он начал свой многолетний труд сызнова. А он не боялся прослыть чудаком. Приучал деревья выживать в трудных условиях, учил их простирать ветки по земле и прятать под снегом. И его чудо-деревья стали давать плоды на Севере, где ребята раньше фруктов никогда не видели…
— Мичурин, — сказал Лесь.
— Да. Вот тебе еще рассказ о чудаке. В Варшаве до войны жил Януш Корчак, известный писатель и известный врач. Его приглашали в самые знатные дома буржуазной Польши. Он мог жить безбедно и спокойно. Но он все бросил и ушел в детский дом учить и воспитывать сирот, детей еврейской бедноты. Он учил их верить в людей, в справедливость, в человеческое достоинство, в честность и дружбу.
И вот, Лесь, Польшу захватили гитлеровские войска. И однажды стало известно, что детей из детского дома завтра отправят на смерть, в лагерь уничтожения. За что? Только за то, что они были детьми другого народа.