На почте собралось много людей. Все пережидали грозу.
Она отбушевала сразу, как началась. И тогда все увидали море далеко внизу, между домов и острых пик кипарисов. Море шло на сушу. Мчались к берегу взбесившиеся волны, высунув пенные языки. Даже отсюда было видно, как нагоняют и накрывают друг друга, словно сцепившиеся в драке злобные псы.
И еще люди увидали: шли прямо по воде две огромные, серо-свинцовые воронки, выше самого высокого многоэтажного корабля. Остриями они упирались в море, а широкими сторонами — в тучи. Шли вдалеке, вдоль берега, скользя, как привидения.
— Смерчи, — тихо произнес кто-то.
Какое страшное слово «смерч», в нем словно прячется смерть.
— Если судно попадется на пути, завертят, поднимут и бросят, — сказал кто-то.
— А если к берегу повернут, тут они дел понаделают…
Лесь в ужасе слушал эти разговоры.
— Что это… что это… смерчи? — спросил он.
— Стихийное бедствие, — ответили ему. — Массы воды взвинчены завихрением воздуха на огромную высоту.
— Может, в море рассыплются, — неуверенно предположил кто-то.
А они всё шли один за одним вдоль горизонта, два гиганта под свинцовыми тучами, и мрачно поблескивали в свете зарниц. Ни одно суденышко не попалось им, а они, безмолвные, провожаемые тревожными взглядами людей на берегу, скрылись за дальним мысом.
Только тогда люди, толпившиеся у окна, вздохнули свободно и стали выходить на улицу.
— А куда они ушли? — спросил Лесь не у кого-нибудь, а у всех.
Но никто не ответил. Все уже занялись своими делами, застучал телеграфный аппарат, и голос телефонистки повторял как заведенный: «Москва, пройдите в шестую кабину. Турбаза, турбаза, почему не отвечаете?» И громко играло радио.
— Вторая кабина — Львов! — крикнула телефонистка.
И Лесю пришло в голову, что он может не писать, а позвонить в лагерь на Ладонь-гору и позвать маму Алю, и узнать про Димку, и почему Лев-Лев до сих пор не вернулся.
Он всунулся в окно «Телефонные переговоры» и сказал:
— Мне нужно позвонить на Ладонь-гору, — и выложил на стойку все свои монеты.
— Одну минуточку! — Перед ее ртом была укреплена трубка, как у летчика для переговоров с землей. Она надвинула наушники и стала быстро втыкать концы проводов в металлические гнезда. — Алло! Алло! Ладонь-гора! Отвечайте!
Интересно, в какую кабину его позовут?
Телефонистка сдвинула наушники с головы и сказала:
— Забирай свои деньги, мальчик. На линии обрыв. Зайди попоздней, может, починят.
Лесь со Щеном пошли к дверям.
В эту минуту радио перестало петь, и мужской голос в репродукторе четко произнес:
«Внимание, внимание! Передаем предписание исполкома городского Совета депутатов трудящихся. Ввиду неблагоприятной метеосводки, всем водителям транспорта — легкового и грузового, водного и наземного — предлагается неотлучно находиться по месту работы, машины держать в готовности. Внимание, повторяем…»
В очереди за марками и конвертами люди не слушали повторения. Сразу стали говорить всякие тревожные слова: ливни… дороги размыло… оползни… обвалы… штормы и самое страшное — смерчи.
Лесю стало нестерпимо страшно за маму Алю, за Димку и Льва-Льва, за всех хороших людей в той стороне, куда ушли смерчи. А может быть… Счастливая мысль: может, из-за плохой погоды Лев-Лев привез маму Алю и Димку домой?
Когда, запыхавшись, Лесь и Щен влетели на пятый этаж, возле двери на ступеньках сидел грустный Вяч.
— Я звонил-звонил в дверь. Куда ты делся?
Звонил. Никто не открыл. Значит, не приехали.
Лесь вставил ключ в замок, все трое ступили через порог, и невыключенное радио тихонечко, но ясно сказало:
«Сегодня в 13 часов 30 минут два смерча прошли в юго-восточном направлении, миновав курортные, рыбачьи и совхозные поселки, и рассыпались в нескольких километрах дальше на побережье».
— Рассыпались! Ура! — закричал Лесь. Он обхватил Колотыркина обеими руками, и тот, ничего не понимая, принужден был вместе с ним проплясать какой-то невероятный танец. Щен думал, что они дерутся, бил их лапами и лаял.
А когда, оттанцевав, они стояли друг перед другом, усмиряя дыхание, Лесь, глядя сияющими глазами в лицо Вяча, сказал:
— Вячик-мячик, я тебе скажу необыкновенное… Вячик, держись за стенку, не упади. Тот Дед, который знаменитый снайпер, он оказался… он — мой Лев-Лев. А Маленькая девочка — моя мама Аля.
Что-то стряслось с Колотыркиным.
— А-а? — спросил он, будто оглох. — А? — крикнул он еще громче и вдруг, подняв руки к небу, забегал по комнате и стал кричать пронзительным голосом своей мамы: — Люди добрые! Что ж это делается на белом свете? Он как раз и есть он самый!!