— Только жареная курица может так развеселить крестьянина…
Он идет к солдатам, останавливается перед ними, весь сине-зеленый, и дудка солдата захлебывается.
— За мной! — приказывает майор изменившимся голосом.
Солдаты мнутся, но следуют за ним…
Он отвел их к палаткам полкового лазарета, где на кожаном походном стуле сидел доктор и вырезал ножом узоры на палке орешника. Майор сдвинул двумя пальцами назад фуражку и кашлянул:
— Доктор, еще старик Гиппократ считал медицину гуманной…
От неожиданности доктор даже рот раскрыл. Такие слова из уст полкового интенданта!..
Растерянность доктора вдохновила майора, и он продолжал:
— Надо найти курицу в желудках этих свистунов. Зонд, голубчик!.. По кусочкам будешь доставать ее, пусть даже им все кишки разворотишь…
Доктор провел палкой по обветренным, потрескавшимся губам. Слова майора Бандакова сбивчивы, но доктор понял, в чем дело, и сказал:
— Из этих кусков курицу слепить все равно не удастся, господин майор. Другой раз не зевай!..
Солдаты стояли бледные, брюки их на коленях обвисли, пилотки сбились набок. Майор все-таки нашел в себе силы последовать полезному совету. Он повернулся и побрел к палаткам, где остался смех Глафиры. Поднявшись на склон, он остановился и перевел дыхание. Надо было подумать, найти какой-нибудь выход… Утренняя дымка поднялась над холмами, роса уже не блестела, Стара-Загорское поле слилось с матовой далью… Смеха Глафиры не было слышно. Этот спокойный, светлый, как слеза богородицы, пейзаж разбередил у Бандакова остатки воспоминаний. Майор облизал губы, заморгал глазами и стал смотреть на Омуровские луга, где нам уже не придется солить белое куриное мясо. Там Глафира прохаживалась взад-вперед с новым командиром полковой батареи. Мне хотелось сказать, что все в этом мире противоречиво. Только был ли майор в состоянии думать об отвлеченных вещах в то время, когда Глафира покидала его сны и, вместо того чтобы исчезнуть в солдатской похлебке, шла по лугу, прижавшись к руке молодого подпоручика?..
СЛЕДУЮЩИЙ СПИСОК
Майор Досев все еще служит интендантом. Неудачи в карьере уже давно до крови изранили его душу, а спекшиеся кровоподтеки превратились в сгустки ненависти к преуспевающим офицерам. «Вам, господа, ордена по случаю годовщины со дня вступления на престол его величества, мне же — приправа к солдатской похлебке да месячные заявки на хлебный рацион. Приятного аппетита!»
И чего ты ершишься, майор Досев? Разве допустимо так неосторожно касаться подобных вещей? А если касаешься, почему заходишь так далеко — поминаешь царя, генералов и их протеже?.. В интендантских канцеляриях, как в монастырях, достаточно времени для размышления, как же ты не додумался, как не догадался, что царь без протеже ничто?! Вот и обвиняй сейчас других, чтобы утешить себя; ты загнан в «треугольник», попробуй вырвись из него! Этот треугольник — Ардино, Крумовград, Кырджали — замкнут наглухо. Невидимая рука держит ключ от парадного входа. Твоя рука сделалась мягкой от прикосновения к мягким шторам в интендантских складах. Армии же не такая рука нужна. Да и болтовня твоя о протеже не бунт, а примирение…
Майор Досев, пытаясь двумя пальцами ослабить воротник кителя, таращит глаза:
— Вот так-то, комиссарики, мать вашу… Может, спросите, какой мне интерес рассказывать все это? Я вам расчищал дорогу! Что ж, мне опять оставаться в «треугольнике»? Неужели и вам по нутру строевые выскочки?
— Не по нутру, конечно, но ведь война, Досев. Армии нужны люди, у которых в руках все кипит. Каждому свое, а тебе самое место справа от комиссариков.
Плечи майора трясутся от смеха:
— Вот только украшением я пока не был, но теперь и этого дождался…
Это расплата за меткое словцо. Досев знает ему цену. Поэтому и не обижается, а только бередит старую рану, чтобы и я увидел и узнал, как это получается. А чтобы не перестараться с нытьем, да и меня не втравить в свои дела, он начинает рассказывать мне, какими святыми и какими пройдохами могут быть солдаты. Один из них — его доверенное лицо, у которого были вторые ключи от склада, — подпорол перочинным ножом попону на его седле и сунул в образовавшуюся дырочку бобовое зерно. Зерно поранило коня во время похода, это заставило Досева спешиться. А тут командир полка как из-под земли вырос:
— Строевой конь требует рыцарства; интендантам пристало не ездить на нем, а кормить его!..
После похода другой солдат-прощелыга, почище первого, сказал: