Комета Галея еще далеко, она еще не распустила по небу свой пушистый хвост, а живые твари обезумели — вращают глазами, роют землю копытами, мычат и воют. Глядя на все это, и человек сходит с ума. Он ищет, где бы укрыться, но такого места нет, комета уже не за горами. То же самое происходит, когда ожидают генерала. Он еще в пути, поезд еще не дошел до перрона, а в казармах уже почуяли его приближение… Кто проник в самую суть жизни, может сказать, отчего живые твари — носят ли они сапоги, или у них копыта — способны учуять за тридевять земель то, чего и в глаза никогда не видели! А к нам едут генералы, и не один, а сразу три! И не на станции они, а под чинарами на улице Царя-Освободителя, откуда прибудут прямо в полк. Хвост кометы — около десяти полковников и адъютантов — колышется, в тени чинар стало красно от лампасов. Всемирная катастрофа приближается!..
Перед штабом растет груша, плоды которой наполняются медом, только этого меда еще никто не пробовал. Да и кто станет ждать, когда груша нанежится, пожелтеет и нальется медом?.. Командир полка и начальник штаба армии о чем-то говорят в тени груши — так нам было суждено узнать, что командующий не станет заниматься нашей покраской да побелкой, а будет проверять подготовку полка. Весь наш блеск оказался напрасным. Вихрь сдул пудру, обнажил такое, из-за чего фуражка стала мала отцу полка. Он снимает ее и начинает вытирать носовым платком розовый околыш фуражки — мученический нимб полысевших военных. Платок становится мокрым, хоть выжимай. Он подзывает меня и говорит:
— Народ кормит и поит армию, которая ему может понадобиться, а может и не понадобиться, но все же он кормит ее, потому что, если один раз за тридцать лет она ему понадобится, надо, чтобы она была готова… Ты мой заместитель, два года ты стоишь возле меня, на случай если понадобишься. Вообще-то полком занимаюсь я сам. Теперь ты мне понадобился, и я хочу убедиться, что ты у меня есть… В дружинах есть такие солдаты, что ни стрелять, ни говорить не умеют. Каких только не плодят люди — не мне исправлять рождаемость в Болгарии… Они мне станут поперек дороги, мне, кому маршал Толбухин прицепил на грудь орден Суворова второй степени… Смотри в оба, только собери их со всех дружин, этих кротких ягнят. Чем будешь с ними заниматься, твое дело, но чтобы я не стал посмешищем… Смотри!
Командир полка уставился на свой орден Суворова второй степени, а я уже нагляделся на него достаточно, потому что он каждый день тычет им мне в глаза.
Итак, что же делать?..
Полк зашевелился, как муравейник: топот множества ног и озабоченность на лицах и в глазах должны свидетельствовать о высоком боевом духе. Меня подзывают и объясняют, почему я два года стоял слева от командира. И мне есть кого подозревать.
— Минко, — говорю я подпоручику Биневу, — дай мне из своей роты фельдфебеля из призывников, но чтобы был подходящий парень. Собери со всех дружин солдат, которых нельзя показывать начальству, и пусть фельдфебель ведет их строем к маэстро Спиридонову! Я буду ждать их там… — А маэстро Спиридонову приказываю: — Твои музыканты могут немного поднаврать, исполняя торжественную каденцию, потому что музыкальное ухо генералов привыкло не к каденции, а к боевой трубе. Поручаю тебе эту команду. Научи их за час-другой петь «Командир — герой, герой!». Ноты-то есть?
Маэстро роется в папках и отвечает, что есть.
Я почувствовал облегчение — как гора с плеч. А фельдфебелю Христозову говорю:
— Когда солдаты пройдут обучение у капитана Спиридонова, построй их, чтобы подразделение было «комильфо», и марш-марш, да чтобы с песней «Командир — герой, герой!». Держи их где-нибудь подальше, поставь наблюдательные посты, а когда покажется командующий, строй их, давай тон — и пусть горланят. До сих пор еще никто не прерывал песню воинского подразделения, потому что песня — святое дело, она рождает боевой дух, делает смелых еще более смелыми. И вас не станут останавливать, не станут спрашивать, чей это портрет, что такое ложа или цевье…
Хожу я по территории полка, придерживаю саблю чтобы не споткнуться, и время от времени слышу то тут, то там: «Командир — герой, герой!»
Все хорошо, но когда роты поредели, оказалось, что подпоручику Биневу негде взять рабочих на кухню, и он выделил двух из «геройской» команды и направил их к повару баю Штиляну. Они чистили там картошку, подбрасывали дрова в огонь, делали все, что от них требовали, но, когда остались без дела, не могли найти себе места и стали мешать. Они путались у бая Штиляна под ногами до тех пор, пока он не прогнал их во двор. Каждый серьезный человек уважает свои ноги, потому что не так-то просто в этом неустойчивом мире удержаться на них…