Без стука распахнув дверь, он бросает на меня косой взгляд и улыбается уголком рта. Так он обычно показывает, что доволен. Потом — я поворачиваюсь к нему в своем крутящемся кресле — снимает очки, протирает их полой халата и говорит:
— Похоже, ты его с того света вытащил, этого пациента.
— Не будем преувеличивать.
Он водружает очки на нос с некрасивыми ноздрями, покачивает головой; после минутного раздумья его взгляд вновь обретает строгость.
— Пойдешь вечером в клуб?
— Не могу: сегодня жена возвращается.
— А отыгрываться когда будешь?
— Отыгрываться? Ты же меня ни разу не обыграл.
— Так нечестно, Амин. Стоит мне слегка раскиснуть, как ты тут же меня обскакиваешь. А сегодня, когда я чувствую, что в форме, тебе, понимаешь ли, некогда.
Я откидываюсь на спинку кресла, чтобы лучше его видеть.
— Сказать тебе все как есть, мой бедный Эзра? Потерял ты свой прежний удар, вот что, и я этим воспользуюсь — вот увидишь.
— Ты меня раньше времени не хорони. Вот увидишь, я тебя уделаю, раз и навсегда.
— Для этого и ракетка не нужна. Подножка — и готово.
Он обещает поразмыслить над моими словами, подносит ладонь к виску, откланиваясь по-приятельски, и возвращается к делам — покрикивать на медсестер в коридорах.
Оставшись один, я пытаюсь сообразить, что делал до вторжения Эзры, и вспоминаю, что звонил жене. Снимаю трубку, набираю свой домашний номер и после седьмого длинного гудка кладу ее обратно на рычаг. Мои часы показывают 13.12. Если Сихем выехала девятичасовым автобусом, она скоро должна быть дома.
— Ну ты уж совсем-то в свои мысли не уходи!
Доктор Ким Иехуда, вплывая в комнатушку, застает меня врасплох.
— Я постучалась, прежде чем войти, — спешит прибавить она. — Но ты где-то витал…
— Прости, не слышал.
Она царственным жестом отметает мои извинения и, заметив складку у меня меж бровей, спрашивает обеспокоенно:
— Домой звонил?
— От тебя ничего не скроешь.
— А, тогда понятно: Сихем еще не вернулась?
Ее проницательность меня злит, но я умею не показывать виду. Мы знаем друг друга с университетских пор. Заканчивали в разные годы — я был на три курса старше, но взаимную симпатию испытывали с самых первых встреч. Она была хороша собой, непосредственна и действовала напрямик там, где другие студентки сто раз думали: а стоит ли просить прикурить у араба, даже если он красивый парень и учится блестяще? Ким была смешлива и открыта. В нашем романе кипела обжигающая первозданность. Я безмерно страдал, когда ее похитил у меня молодой русский бог, только что расставшийся с комсомолом. Это был сильный игрок, тут нечего было возразить. Потом я женился на Сихем, а русский взял и через день после распада советской империи, ни слова не сказав, улетел на родину. Мы с Ким остались друзьями — близкими друзьями, а долгая работа бок о бок превратила нас еще и в настоящих заговорщиков, которые понимают друг друга с полуслова.
— Сегодня все едут с каникул, — напомнила она. — Дороги забиты. Ты бабушке не пробовал дозвониться?
— На ферме нет телефона.
— Позвони ей на мобильный.
— Она, как всегда, забыла его дома.
Ким обреченно разводит руками:
— Значит, не повезло.
— Кому?
Приподняв восхитительно изогнутую бровь, она грозит мне пальцем.
— У некоторых дальше намерения дело не идет. Ни смелости не хватает, ни задора.
— Пришло, пришло время смелых, — говорю я вставая. — Операция была тяжелая, надо восстановить силы.
Ухватив Ким за локоть, я выталкиваю ее в коридор.
— Иди вперед, красавица. Хочу видеть все твои прелести.
— А при Сихем у тебя язык повернулся бы такое сказать?
— Только идиоты всегда твердят одно и то же.
Смех Ким струится по коридору, словно гирлянда сверкает под потолком хосписа.
Когда мы заканчиваем обедать, к нам подходит Илан Рос. На подносе у него и миллиметра свободного нет. Он садится справа от меня, лицом к Ким. Его халат распахнут на раблезианском брюхе, отвисшие щеки заливает багровый румянец. Для разминки запихнув в рот три куска холодного мяса, он вытирает губы бумажной салфеткой.
— Загородный дом еще подыскиваешь? — спрашивает он меня, на секунду прервав жадное чавканье.
— Смотря где.
— По-моему, я для тебя кое-что нашел. Недалеко от Ашкелона. Хорошенькая вилла; чтобы оттянуться на всю катушку, лучше не бывает.
Мы с женой уже больше года ищем домик на берегу моря. Сихем обожает море. Каждые вторые выходные, если у меня получается с отгулами, мы садимся в машину и едем на побережье. Долго-долго идем по песку, потом, вскарабкавшись на дюну, до поздней ночи смотрим на горизонт. Закат всегда производил на Сихем гипнотическое действие, почему — я так и не смог понять.
— Думаешь, она мне по карману?
Илан Рос издает короткий смешок, и его пунцовая шея трясется, точно желатиновая.
— Я думаю, Амин, ты уже так давно не стеснен в средствах, что тебе по карману как минимум половина того, о чем ты мечтаешь…
Внезапно стены столовой содрогаются от сильнейшего взрыва; дребезжат стекла. Все переглядываются, цепенеют; сидящие у окон встают с мест и смотрят наружу. Мы с Ким бросаемся к ближайшему окну. Люди во дворе больницы застыли, обратив лица к северу. Здание напротив закрывает нам обзор. Кто-то говорит:
— Теракт, похоже.
Мы выбегаем в коридор. Бригада медсестер, поднявшись с цокольного этажа, быстрым шагом движется в сторону вестибюля. Судя по силе волны, рвануло где-то неподалеку. Охранник яростно нажимает на кнопки рации, пытаясь что-то узнать. По словам его невидимого собеседника, информации пока мало. Мы с трудом втискиваемся в кабину лифта. Доехав до последнего этажа, бежим на террасу над южным крылом больницы. Там уже стоят несколько любопытных, приложив ладонь козырьком ко лбу. Их взгляды устремлены на облако дыма, медленно поднимающееся вверх кварталах в десяти от больницы.
— Это в Хакирии, — сообщает по радио охранник. — Бомба или террорист-смертник. Может быть, машина, начиненная взрывчаткой. Пока неясно. Вижу только дым, идущий от места поражения…
— Спускаемся, — говорит Ким.
— Да, правильно. Надо подготовиться, сейчас начнут поступать раненые.
Через десять минут из обрывков информации складывается картина настоящей бойни. Одни говорят, что террористы напали на автобус, другие — что на воздух взлетел ресторан. Коммутатор больницы вот-вот разорвется от шквала звонков. Это красный уровень тревоги.
Эзра Бенхаим отдает приказ о развертывании штаба по оказанию помощи раненым. Медсестры и хирурги собираются в приемном покое, где в неистовой, но строго упорядоченной карусели сменяют друг друга каталки и носилки. Теракты уже не раз сотрясали Тель-Авив, и медицинская помощь становится все более эффективной. Но теракт остается терактом. Притупив восприятие, с ним можно научиться справляться технически — но не человечески. Волнение и страх гонят хладнокровие прочь. Ужас целит прежде всего в сердце.
Вслед за другими я вхожу в отделение скорой помощи. Эзра здесь; бледный, он прижимает к уху мобильный телефон, а свободной рукой пытается координировать подготовку к операциям.
— Смертник подорвал себя в ресторане. Есть погибшие, много раненых, — сообщает он. — Освободите третий и четвертый приемные покои. Приготовьтесь принимать первых пострадавших. Машины «скорой» уже едут.
Ким, бегавшая в свой кабинет, чтобы позвонить домой, находит меня в пятом приемном покое. Сюда будут привозить тяжелораненых. Иногда, если операционных блоков не хватает, ампутации делаются прямо здесь. Вместе с четырьмя другими хирургами мы проверяем инструменты и оборудование. Медсестры, проворные, точные в движениях, хлопочут у операционных столов.
— Там как минимум одиннадцать погибших, — говорит Ким, включая приборы.
За окнами воют сирены. Первые машины "скорой помощи" заполняют двор больницы. Оставив Ким заниматься аппаратурой, я иду в вестибюль к Эзре. Крики раненых эхом раскатываются по приемному покою. Почти нагая женщина, огромная, как ее ужас, извивается на каталке. Санитары с трудом удерживают ее в лежачем положении. Ее провозят мимо меня; волосы у нее встали дыбом, глаза вылезают из орбит. Сразу же за ней везут окровавленное тело юноши. Лицо и руки у него почернели, словно он вышел из шахты. Я берусь за каталку и отвожу ее немного в сторону, освобождая проход. Мне на помощь кидается медсестра. Вскрикивает: