— Понятно, — говорю я. — А в результате ты почувствовала себя еще хуже, чем раньше.
— Да, — тяжело вздохнув, поизносит Вера. — Так что, можно сказать, я выбрала неверную стратегию.
— А как ты думаешь, какая стратегия была бы правильной?
— Чтобы почувствовать себя лучше? Не знаю. Мне всегда приходят в голову только неправильные стратегии.
— Например?
— Самоповреждение, — говорит Вера. — Это же вроде классический пример? В моем классе одна девочка так делает. Еще и блог ведет об этом, фотографирует шрамы и выкладывает фото, полный бред… Но это не мой стиль. Если, конечно, не считать самоповреждением отношения с Ларсом.
Последнее высказывание приглашает продолжить этот ход мыслей, но я не клюю на это. Ей хочется поговорить о любимом, обсудить с кем-нибудь эти отношения, а довериться больше некому; но плохо ей, собственно, не из-за этого. Я вижу возлюбленного как симптом, в то время как причина депрессии коренится глубже, в том, о чем Вера говорить не хочет. Надо добраться до этого. Мое тело еще не до конца проснулось, я едва сдерживаю желание потянуться, сидя в кресле. Мне видно, как рассеивается туман за спиной Веры. Погода сегодня обещает быть хорошей.
— Ты расстроилась из-за ссоры с родителями, — говорю я. — Тебе хотелось поправить настроение, и ты выбрала, конечно, не самоповреждение или тому подобную глупость, но что-то, что могло бы тебе помочь, а именно поддержку со стороны другого человека. Проблема лишь в том, что ты выбрала человека, который тебя отвергнет, и ты это знала. Я вот что думаю: а если бы ты попробовала обратиться к кому-нибудь еще?
— Это к кому же?
— Не знаю. К кому-нибудь, на кого можешь положиться. К подруге, например…
— К подруге, — мрачно произносит она.
— У тебя есть подруги, Вера?
Она смотрит на меня. Оценивающе? В ее взгляде проскакивает вызов, и она говорит:
— У меня много подруг. Да господи, у меня их туча, больше, чем требуется. Но знаете, в чем проблема?
— Нет, — говорю я, — и в чем же?
— Они идиотки. Все как одна.
— Вот как, — говорю я, раздумываю немножко и выдаю ответное суждение: — Вряд ли тогда их можно считать такими уж хорошими подругами.
Вера втягивает в себя воздух. Лицо ее немного смягчается.
— Ну ладно, пусть не совсем идиотки. Но они ничего не понимают. Вы не представляете, что за девчонки в моем классе. Зачитываются слюнявыми блогами, планируют выпускной… им кажется, что самое важное в мире умение сейчас — это сделать себе брови ровно вот такой формы. Понимаете? Если спросить их про любовь, они начинают распространяться о том, как тусили на вечеринке с тем, знаешь, парнем из параллельного класса… Чем они могли бы мне помочь?
— Из того, что ты рассказываешь, можно сделать вывод, что, хотя вокруг тебя и крутится достаточно людей, но, собственно говоря, искать поддержки ты можешь мало у кого, — суммирую я.
— У меня есть Ларс.
— Да. Но Ларс — это не друг. То есть как ни крути, получается, речь идет об одиночестве, нет?
Такой поворот ей не нравится, сразу видно. Вера хочет, чтобы было достаточно Ларса. Она ощущает превосходство над школьными подругами, но не хочет, чтобы ей сочувствовали из-за ее обособленности.
— А почему, собственно, так уж необходимо бесконечно кому-нибудь доверяться? — спрашивает она.
— Я считаю, что у любого человека есть потребность иметь в своем окружении кого-то, кому можно довериться.
Эта мысль ей тоже не нравится.
— А у вас, у вас есть подруги, которым вы можете довериться? — выдает Вера, и теперь в ее тоне слышатся злоба, язвительность, задевающая меня; страшно неприятно быть объектом нападок. — У вас друзья есть вообще?
Вот она опять задрала бровь. Многие из обращающихся ко мне девочек рассказывают о борьбе за существование на школьном дворе, о важности уметь безжалостно, расталкивая всех когтями и локтями, пробиваться поближе к лидерам: съесть или быть съеденной — другого не дано. Вера оглядывает меня с таким выражением, с каким королева класса смотрит на самую тихую девочку за последней партой.
— Да, есть, — тороплюсь ответить я. — Не то чтобы мы только и делаем, что ведем умные разговоры, но мне есть кому доверить самое сокровенное. Я считаю, что человеку это необходимо.
Мы испытующе смотрим друг на друга, и я уже понимаю, что мой ответ на ее выпад никуда не годится.
— И можно работать над тем, чтобы добиться этого, — говорю я, пытаясь перевести разговор в конструктивное русло.
В ее взгляде проскальзывает нечто, в чем я не вполне могу разобраться; оценивает она меня, что ли? Потом ей становится как бы неинтересно.