— Ты сегодня так красиво выглядишь.
— Спасибо, дорогой, ты такой внимательный. Что ты хочешь на ужин?
— Давайте поедим сегодня фрикасе.
Она понятия не имела, что такое «фрикасе», услышала по телевизору. Но была уверена, что такое сказочное слово, не встречающееся в их повседневной жизни, просто не могло означать ничего плохого.
***
Иногда во время прогулок по больничному коридору ее покачивало, и казалось, что она с семьей едет в поезде на море. Эти поездки совершались каждый год. И путь ей нравился даже больше, чем сам отдых. Когда они выходили из поезда, вступал в силу некий центробежный закон. Находилось тысяча поводов для раздражительности. Море оказывалось слишком соленым, солнце слишком жарким и ярким, муж ленивым, дочка непоседливой, а она сама слишком уставшей даже для того, чтобы отдыхать. Появлялось слишком много «слишком». Но в том купе они были в гармонии друг с другом. Им не нужно было никуда бежать. Короткие походы за чаем или в туалет, и снова разговоры, мирный сон, дорога, разрезающая пространство и время. Анна опускала голову на плечо мужа, такое удобное, будто созданное именно для этой цели, напротив дочь, высовывая от старания маленький язычок, раскрашивала принцессу Аврору. Неправда, что человеку нужно много, чтобы достичь душевного спокойствия, просто часто он очень долго ищет те самые чувства, те самые вещи, тех самых людей, и очень редко он находит все в одном месте и в одно время. Если бы они могли ехать так вечно, не пуская никого в свое крошечное купе, этого было бы вполне достаточно.
Среда. 23 мая
В палате Анна застала такую сцену: соседка засовывала в рот ложку риса, прожевывала его и выплевывала на салфетку. Вокруг подноса с едой уже валялось с десяток таких салфеток. Желудок сворачивался в комок. Анна легла на кровать и закрыла глаза. Она попыталась вспомнить дочь: ее глаза, губы, волосы – старалась слепить ее из разрозненных частей, всплывающих у нее в голове, но ничего не выходило. Части рассыпались и рассеивались. Оставалась только темнота.
«Мама, я тут», — появился чей-то голос. Анна последовала за ним и оказалась в своем доме. «Мама!» — голос раздался из комнаты наверху. Она поднялась, зашла в комнату дочери. Голос звучал прямо под ухом, но дочери там не было. Ее не было ни в шкафу, ни под столом, ни под кроватью. Анна прислушивалась к стенам, но не могла понять, откуда раздается голос.
— Эй, с тобой все нормально? Есть будешь? — это соседка вернула ее к реальности.
Анна села на кровати, посмотрела на подносы с едой. Поморщилась.
— Эта еда отвратительна. Да и твое творчество не прибавляет аппетита, — указала она на комки салфеток.
— Да, вся еда отвратительна, — ответила соседка, — но, знаешь, мне уже надоело здесь торчать. Буду играть по их правилам, и меня выпустят.
— Ты даже не ешь, а … даже не знаю, как это назвать.
—Это пока. Мне уже не так противно держать во рту еду… Сегодня ко мне приходили родители… Нужно попытаться хотя бы ради них.
— А почему ты вообще перестала есть?
Марина усмехнулась.
— Мой муж ушел от меня к модели, — ответила она, запихивая очередную ложку с рисом в рот, — Я догадывалась, что он изменяет, но чтобы уйти … Не думала, что он решится.
— Догадывалась? Как?
— Десять новых рубашек просто так не покупают, знаешь ли, — Марина выплюнула очередную порцию прожеванного риса. – Боже, какая гадость, —этим словом она разом охарактеризова несколько вещей.
— И сразу после того, как он ушел, ты отказалась от еды?
— Не сразу. Один раз я встретилась с «этой». Она была такой худой и грудастой, с таким смазливым лицом. «Теперь все ясно», — подумала я. С тех пор постоянно сравнивала себя с ней и в итоге стала даже худее, чем оригинал.
— Вчера у доктора, я подумала, что муж, возможно, изменял мне, но я мало что помню.
Соседка неожиданно засмеялась: — Ее уж точно помнишь. Такое не забыть, это точно. Если она разрушила твою семью, то злость осталась, а там и воспоминания подтянутся. Когда меня с истощением привезли в больницу, я почти постоянно была в отключке. Когда очухивалась, ничего не могла понять, кто я, где я, а вот здесь, – она приложила ладонь к грудной клетке, —уже жгло.
***
Ночью Анна пыталась отыскать злость в своей душе. Она все глубже и глубже спускалась в эту темную неизведанную шахту. Спуск поначалу был ровным, потом становился все более ухабистым. Под ногами шуршала бумага, перекатывались камни, о которые Анна спотыкалась. Вытянутая рука пыталась нащупать в пространстве ориентиры, но их не было. Воздух заметно тяжелел и застревал в легких. Спустя долгое время рука уперлась во что-то твердое. Анна провела рукой вверх, вниз и по сторонам, прошагала в одну и в другую сторону. Поверхность была гладкой и горячей. Жар стал подниматься по руке Анны, она попыталась отдернуть руку, но было уже поздно. Стена стала плавиться, как воск, и в следующую секунду Анна упала.