Умолкнувший однажды, да останется вечно неуслышанным.
Деревянные ноги понесли меня вперед, не решением оживленные, но отчаяньем встревоженные. Меня кто-то ждет, болью моей спрятанный, я знаю это. Полдень сменяется черными сумерками, оживленные улицы – опустевшими аллеями меж ржавых листьев. Вглядываясь в слабеющий свет вечерних фонарей впереди я чувствовал, как тени сгущаются подле них, высасывая все тепло. Я не желал больше оборачиваться назад, ведь обернувшись лишь раз, я убегал, скрывая свою слабость за жестокостью ко мнимому прошлому. Убивая в нем себя кусочек за кусочком, я оставил лишь пустоту, и в пустоте - свой страх.
Ставший сильнее не в срок, да не сбросит свое бремя.
На пустой равнине, в отсвете стальной луны я видел силуэт гиганта, своими кривыми башнями сотрясающим. Внутри него меня ждали вопросы, что я слепо оставлял на его пути, я то знаю. Хруст снега под подошвой сменили чьи-то кости, высохнувшее когда-то озерцо- бескрайний океан, с водой чернее мазута и монстрами, от меня так и не убежавшими. Вместо горячей крови, что прогоняет исправно бьющееся сердце, я чувствовал лишь холод, в своем сне дрожа.
Кровь стылее льда, сердце хрупче хрусталя.
Обходя пиками шевелящие ворота, опираясь на черепа, я пробирался окопом подобно раненой собаке в поисках угасающей жизни. Глаза мои украдкой, словно боясь потревожить чей-то дрём, всматривались в мокрый дворик, с движущимися самими собой качелями и играющими самих в себя деревянными лошадками.
Людей спасти желая, да увидишь ты лишь трупы.
Мое тело натянулось в рывке словно гитарная струна, что вот-вот разорвется. Омертвевшее вконец подсознание отчаянно пыталось испугать меня, испытать мою волю закончить начатое, я то знаю. Подгоняемый диким ревом за спиной, я протянул свои руки к заиндевевшим дверям.
-Не оборачивайся, - шептал я про себя, без оглядки захлопывая стальной засов, - не оборачивайся, ведь ты еще кому-то нужен.
Я бежал по разбитому кафелю промышленного лабиринта, сквозь заброшенные комнаты и аварийные лестницы. Ослепленный светом электрических ламп я бежал, пока грохот мнущегося металла не обратился звенящей тишиной.
Покинутые койки, растерзанные плакаты, старая плесень на сыплющихся стенах, до тоскливого прямой, как пищевод, коридор. Смерть и тлен окружали меня что снаружи, что внутри. Казалось, в таком большом мире не осталось ни души, но я то знал. Больше бесстрашия, больше силы, больше свободы я хотел увидеть ее вновь.
-Выходи, не нужно больше игр, - прогудел мой голос в затхлом воздухе.
Как утихло последнее эхо моих слов, коридор судорожно сжался, подвигая ко мне бездну лифтовой шахты. Холодная синева ламп окропилась мигающей кровью, и из нее стали вылезать темные силуэты. Когти и клыки, скрип эмали и рык голодного нутра надвигались на меня. Подсознание хотело меня в ужасе прогнать, но я чувствовал лишь печаль.
В моей ладони свет. Свет ослепит эту ночь и прогонит мою смерть прочь. Свет уйдет, останутся лишь я и мой долг.
Пальцы сжали прохладную рукоятку револьвера. Серебристое сияние ствола, и огонек зажигалки перед дулом блеснули в кровавом море. Барабан с треском прокрутился, и по щелчку всполохи чистого пламени прожгли этот мир насквозь.
-Я стал сильнее, как и обещал, - говорил я глухо, - Теперь я никого и ничего не боюсь. Будь ты со мной сейчас, я бы не побоялся.
Я был встречен молчанием, так ненавистным мною. Крики заставляют прикрывать уши, шепот - напрягать слух. Молчание же заставляет чувствовать подлинное, ничем неисправимое, ужасное одиночество. Я не боюсь его, ведь люди не боятся того, что их уже настигло. Я сожалел о каждом слове, что так и не сказал ей глядя в глаза, каждом мгновении, что по слабости своей упустил. Я прислонился к стене, и мое тело медленно осело на пол, а руки прижали к себе колени.
-Слишком поздно, я знаю, - шелестел мой шепот, - мой шанс остался в прошлом, и его не вернуть, уж я то знаю. Но прошу, дай мне увидеть тебя еще один раз. Последний раз…
Прогремел звон металла. Инстинктивно направив к источнику звука оружие, я опешил.