Вот Пузан и отвез меня в маленький итальянский ресторанчик в Сохо — в «Габриэлли». Я там никогда раньше не была, но он, похоже, тамошний завсегдатай. Приняли его с распростертыми объятьями, словно вернувшегося блудного сына — все, кроме жены хозяина, которая почему-то злобно на меня посматривала. Пузан грелся в лучах внимания, пока эта женщина не подошла с какими-то хлебными палочками и не сказала, глядя на меня:
— Значит, это ваша дочь, синьор Пассмор? — И Пузан жутко покраснел и ответил, что нет, и тогда эта женщина спросила: — А как поживает синьора Эми?
Тогда Пузан покраснел еще больше и ответил, что не знает, в последнее время он с ней не виделся, и назойливая старая ведьма, самодовольно улыбнувшись, исчезла на кухне.
Пузан был похож на Шалтая-Болтая, когда тот свалился со стены. Пробормотал что-то насчет того, что иногда ужинает здесь с Эми Портьюз, директором по подбору актеров в «Соседях». Я встречалась с ней пару раз. Коренастенькая такая брюнетка, за сорок, я бы сказала, всегда расфуфыренная и дико воняет духами. Я шутливо заметила, что он, по-видимому, не часто приводит сюда молодых женщин, а он угрюмо ответил — нет, не часто, и спросил, не хочу ли я выпить. Я заказала кампари с содовой, а он пил только минеральную воду. Я поделилась с ним своей идеей насчет «мыла», он покивал и сказал, что это интересно, но на самом деле вид у него был отсутствующий. Что, дорогая, что ты не понимаешь? Скажи мимикой. О! Не мыло, дорогая, а «мыльная опера», ну, ты знаешь, как «Истэндеры», только я придумала скорее «Уэстэндеров». Я спросила, летал ли он в Лос-Анджелес по делам, и он ответил: «В каком-то смысле», но в каком, не объяснил. Нам подали очень славную еду и бутылку кьянти, что, вероятно, считается здесь шиком, но он практически не пил, по его словам, он боялся уснуть из-за разницы во времени. За десертом он довольно неуклюже перевел разговор на секс.
— Вы не представляете, — сказал он, — в какой узде нас держали в отношении секса, когда я был молодым. Порядочные девушки просто ничего не позволяли. Поэтому хорошие мальчики в основном ничего не могли. В стране было полно двадцатипятилетних девственников, в большинстве своем мужского пола. Наверное, вам трудно в это поверить. Наверное, вы не задумываясь займетесь сексом с тем, кто вам нравится, ведь так?
Поэтому я ответила… что? Хорошо, извини, я буду говорить потише. Кровати стоят очень близко. Что у нее? Покажи. Аппендицит? Нет. Кесарево сечение? Правда? Ты отлично показала, дорогая. Знаешь, а из этого может получиться хорошая салонная игра.
Поэтому я ответила, что все зависит от того, действительно ли мне нравится этот человек, и он томно так посмотрел на меня и спросил:
— А я действительно нравлюсь тебе, Саманта?
Ну, я была несколько ошарашена скоростью, с которой мы дошли до сути дела. Ты приготовилась прокатиться в тихоходной малолитражке, похожей на степенный семейный фургончик, а она за три секунды разогнала тебя до шестидесяти миль. Поэтому я засмеялась своим серебристым смехом и заметила, что это похоже на наводящий вопрос. Тогда у него сделался очень унылый вид, и он спросил:
— Значит, не нравлюсь, да?
Я сказала, что, напротив, он мне очень нравится, но я подумала, что он устал — сказывается разница во времени — и не совсем понимает, что делает или говорит, и я не хотела этим воспользоваться. Он минуту это переваривал, хмурясь, и я поняла — ты провалила дело, Саманта, но, к моему облегчению, Шалтай-Болтай расплылся в улыбке и сказал:
— Ты абсолютно права. Как насчет десерта? Здесь готовят очень приличное терамису.
Он налил себе вина и выпил, словно наверстывая упущенное, и заказал еще бутылку. Остальное время он проговорил о футболе, не могу сказать, что это моя любимая тема, но, к счастью, мы уже почти закончили. У ресторана он посадил меня в такси, дал водителю десятку и поцеловал меня в щечку, как дядюшка. Смотри, чай развозят. А из чашки ты можешь пить? Хорошо. Я скажу, что, если ты не сможешь, я выпью. А твое печенье взять? Жаль оставлять. М-м-м, с заварным кремом, мое любимое. Как жалко, что ты не можешь съесть ни кусочка.
Так на чем я остановилась? Ах да, так вот, через несколько дней мне передали, что я должна зайти к Олли Силверу в лондонский офис «Хартленда». Все утро я мучилась, что надеть, а чего не надевать, но оказалось, все это было не нужно, потому что он сразу же предложил мне работу. С ним был Хэл Липкин. Они сидели в разных углах длинного дивана и по очереди бросали мне реплики.
— Вы, наверное, обратили внимание, что мистер Пассмор в последнее время ведет себя несколько странно, — сказал Олли.
— У него проблемы в семье, — вступил Хэл.
— Он очень переживает, — сказал Олли.
— И мы за него переживаем, — продолжал Хэл.
— Кроме того, нас волнует судьба нашего шоу, — сказал Олли.
— Мы бы хотели выпустить еще блок, — объяснил Хэл.
— Но возникло одно препятствие, — произнес Олли.
Я не могу тебе сказать, что за препятствие, дорогая, потому что они взяли с меня слово молчать. Я знаю, что ты не общаешься с журналистами, но все равно. Я даже не должна была говорить, что вообще существует проблема. Это страшная тайна. Суть в том, что они хотят, чтобы Пузан переписал последние сценарии нынешнего блока, чтобы расчистить дорогу для дальнейшего развития событий в следующем блоке. Добавить в ситком новую линию, так сказать.
— Но Пузан, по-видимому, не в состоянии сосредоточиться на этой проблеме, — сказал Хэл.
— Поэтому мы считаем, что ему нужен редактор, — подхватил Олли.
— Что-то вроде няньки при драматурге, — уточнил Хэл.
— Человек, который сможет заставить его работать не покладая рук, — добавил Олли.
— Мы изложили это все Пузану, — признался Хэл.
— И он предложил вас, — выдал Олли.
За все это время они не дали мне вставить ни слова-я только смотрела то на одного, то на другого, как зритель в Уимблдоне. Но тут они умолкли, словно ожидая ответа. Я сказала, что польщена.
— Еще бы, — заметил Олли.
— Мы бы предпочли человека поопытнее, — признался Хэл.
— Но отчеты, которые вы мне писали, оказались очень толковыми, — сказал Олли.
— И шоу вы, наверное, знаете как свои пять пальцев, поскольку все время наблюдали за репетициями, — сказал Хэл.
И я ответила:
— Да. Думаю, именно поэтому мистер Пассмор и предложил меня на эту работу.
Олли плотоядно на меня посмотрел и произнес:
— Да, думаю, именно поэтому.
Разумеется, он не знал, что всего несколько дней назад Пузан водил меня в ресторан и сделал недвусмысленное предложение.
Естественно, я решила, что этот новый поворот означал новую попытку Пузана — довольно робкую — соблазнить меня. Я и не удивилась, что он сразу, как только я приступила к работе, пригласил меня уехать с ним на выходные. Я позвонила ему из моего нового кабинета или, скорее, со своего нового рабочего места в кабинете, где сидят еще две девушки. Все мы редакторы сценариев — почему-то редакторы сценариев почти всегда женщины. Как повивальные бабки. Я сказала:
— Здравствуй, это Саманта, наверное, ты знаешь, что я твой новый редактор.
И он ответил:
— Да, я очень рад, что ты согласилась.
Я ни словом не обмолвилась, что знаю, что он за меня просил, и поинтересовалась:
— Когда мы встретимся?
И тут он и говорит:
— Поедем со мной в Копенгаген на следующие выходные.
— Зачем? — спросила я, и он ответил:
— Мне нужно собрать кое-какой материал.
— Но какое отношение имеет Копенгаген к «Соседям»? — удивилась я.
— Никакого, — последовал ответ. — Я пишу сценарий фильма про Кьеркегора, разве Олли тебе не сказал?
Я ответила, что нет, Олли ничего толком мне не объяснил, но, разумеется, я буду счастлива помочь ему чем смогу. Он сказал, что закажет билеты на самолет, номера в гостинице и перезвонит — обговорить детали. Я с удовлетворением отметила про себя множественное число — «номера». То есть я понимала, во что ввязываюсь, но у девушки есть своя честь. Не надо так на меня смотреть, Хэтти.