Провалявшись дома несколько тягостных недель, всыпая в себя пригоршни белых шариков и не почувствовав изменений к лучшему я решила потащиться к знакомому психоаналитику – старой и мудрой женщине.
Она лечила меня от самых разных болезней, а вернее, от разнообразных ощущений, которые всегда сводились к одному: разгулявшимся нервишкам, встряхивала меня, вздергивала, давая практические рекомендации, что часто являлось панацеей от беспокойно- нервных состояний, мигреней и прочих неприятных вещей на которые подчас не принято обращать должного внимания.
В один из дней, преодолевая сердцебиение, слабость и дурноту, я поволоклась к ней.
Пока сидела в знакомой притемненной жалюзями комнате, устремляя лицо к приветливо кивающему вентилятору, пока мой старый доктор, похмыкивая, смотрела снимки и результаты анализов, я постепенно и ощутимо не то, что приходила в себя, я поверила, что приду.
Наконец мне было объяснено, что все – вздор, все – разгулявшиеся нервишки, не более. Попить вот это и поклевать вот это… а главное –покой и отдых, никакой работы и нервных перегрузок.
- Да что вы, в конце концов! –в сердцах сказала она. – Ведь именно в ваших руках главное лекарство, вам нужно вылить всю эту боль, всю горечь и тогда вы вылечитесь.
-И все? – с недоумением спросила я.
-Именно в этом и есть терапия от вашей болезни, и только в этом.
-Да у меня и подруг то таких нет, с кем можно было на эти темы, да и кто захочет слушать исповедь неудачницы?- парировала я
-Не захотят слушать? Не беда вы просто сядьте и выпишите всю горечь. Всю соль и отраву тех лет, сядьте и пишите, пишите каждый день понемногу, заставляя себя, пишите даже если нет настроения, вдохновения и прочей ерунды, пусть на время это станет вашей работой несколько часов каждый день писать, писать о том, что болит в душе, о том, что волнует.
-Но как ? Я даже не представляю себе, да и не моё это, не умею я.
-Не умеете писать,- поправляя очки, рассмеялась она.
-Да не о том я, писала сочинения конечно, еще в школе, да и куда мне ведь я не гуманитарий, вовсе, технарь если можно так выразиться.
-Да, кстати о работе, советую взять отпуск, хотите, оформлю бюллетень. И главное никаких перегрузок, -крикнула она мне в след.
Интересное средство, впервые слышала о такой терапии, но выбора у меня не было, нужно пробовать. Стану ли я предавать нетленности эти исполненные тоской воспоминания, к которым без боли невозможно было и прикоснуться? Наверное. Может быть, хоть тогда эта разрывающая сердце боль отступит и дышать и жить станет легче.
Так началось мое спасительное бегство в аномальный мир утраченных иллюзий, наполненных горестью несбывшегося счастья. Почему аномальный? А разве не аномалия создавать не существующий мир на холсте красками или словами на бумаге, думаю, ответ на этот вопрос не заставит себя долго ждать.
Определенно аномалия и разбираться в ней должен психиатр, а не жалкий критикан. А само создание этого мира разве удел нормальных людей? Так считала я еще совсем недавно, а теперь, собравшись с силами и открыв свой видавший виды лоптоп испытала неимоверный страх перед пустынной белизной, появившегося на экране чистого листа мучаясь одним единственным непостижимым в своей неразрешенности вопросом с чего начать, что писать и как писать?
Ведь этот лист должен был стать началом моей новой жизни, моих историй, что в муках должны были родиться из накопленного душевного опыта. И как же трудно мне было в этой начинающейся второй жизни определить то главное, выношенное, нужное. А может то, что знаю и чувствую, что накопилось во мне и рвется на этот белый лист кроме меня никому не нужно и неинтересно?
Писать для себя и о своем, так я решила. Но о чем, же еще было писать как не о пережитом, то, что еще недавно болело, волновало, томило, являясь причиной моего недуга. Ведь, как известно, нет человека без истории, и у каждого она своя скрытая, личная. Так или иначе, занятие моё теперь напоминало тяжелейшую работу землекопа в выжженной степи. День за днем он фанатично вгрызается в породу, чтобы добраться до глубиной воды, отведав её вкус, и в тот момент мне вдруг, почему то захотелось отдать эти открытые колодцы людям, чтобы они пили из них утоляя острую возникающую жажду. Хотя мое новое занятие мне больше напоминало труд скульптора, с неистовым самозабвением записывала я поток своих мыслей, больше походивший в то время на сумбур, а уже потом подобно мастеру отсекала все лишнее, мучительно думая над каждым словом, безмерно радуясь первым успехам, желая как можно быстрее получить результат.