С этим желанием я работала над своим самым первым опусом, поразительно усидчиво и неутомимо, искренне радуясь каждому, подобранному слову, а с каким нетерпением ждала я того счастливого облегчения сразу после поставленной в конце последней точки, только в моем случае это было многоточие.
Однако особой радости закончив работу я не ощутила, чувствовались лишь усталость и опустошение – та сиротливая пустота, какая бывает в квартире, когда вывезена вся мебель, наверное, потому, что не все удалось как хотелось, многое неуловимо ускользнуло, не поддалось, не совсем так выразилось словами как задумывалось, наверное так и должно быть эта тягостная неудовлетворенность собой непременно подводила к новому замыслу, в котором обязательно хотелось учесть все.
И, наверное поэтому почти сразу возникли какие-то смутные ощущения будущего рассказа, моей невымышленной истории, которую так долго носила в себе. Эти ощущения мучили меня, не покидая, будучи не уловимыми до отчаяния порой мучили до бессонницы, только теперь это было другое, другая бессонница, если можно так сказать, и я явственно ощутила, как еще недавно докучавшие мне страдания вдруг отошли на второй план, будучи вытесненными из моего сознания уже новыми идеями, сюжетами, образами.
Чувствовала, как от строчки к строчке от абзаца к абзацу возвращалась ко мне былая, еще не так давно казалось утраченная навсегда легкость, и уже без боли я могла легко касаться былых воспоминаний о том времени, где мы были вместе и были счастливы.
И теперь я остро ощущала, что дотронулась, до чего-то сокровенного, не постижимого ранее, прикоснулась к какому-то еще доселе не изведанному тайному миру, приблизилась к непостижимому, боясь и одновременно радуясь этому томительному ожиданию новых образов, слов, характеров, новой композиции и теперь это стало тайной сокрытой в глубинах моей души, моей личной так бережно хранимой тайной, обыкновенными печатными знаками я создавала мир, который был для меня теперь реальнее реального.
И приговоренная этой сокровенной тайной, этой сладкой каторгой, прикованная к столу острым желанием скорейшего выздоровления, я отправилась в вечную охоту за неуловимым неподдающимся словом, испытывая невероятно тяжелое напряжение душевных и физических сил, понимая лишь одно, что ценой своих усилий, своих радостей и страданий должна совершить чудо –написать рассказ сотворить жизнь, если на то пошло родить героя с неповторимым лицом, характером, страстями, вложив в опус всю себя без остатка, не жалея, не щадя, привыкнув уже к этому терпеливому труду, где все было наполнено смыслом до следующего рассказа.
Сюжет и развитие действий, в котором казалось, ясно видела с самого начала замысла вещи, составив своеобразный план, но едва начав писать, план этот был нещадно разрушен, герои начинали жить какой-то уже не зависящей от меня жизнью, мне оставалось лишь успевать записывать её, при чем напоминали они о себе не только в процессе написания опуса, рожденные силой моего воображения, они жили в моем внутреннем мире, моей душе, моей памяти. И хоть для меня была очень важна основная мысль рассказа, развитие событий которое конечно - же знала наперед, ведь важно знать, что будет с героями в конце, но многое приходилось менять кардинально уже в процессе написания, и как-то грустно было прощаться с героями подводя повествование к финалу, но начиная новое произведения о ней быстро забывалось.
Но не все удавалось сразу, случалось, обессиленная я лежала, уткнувшись лбом в подушку, бормоча фразы, просто становилось скучно писать, просто не знала, что дальше и как подобрать нужное слово, построить предложение, найти сочетание слов, которое точно и зримо передавало бы обстановку, состояние героя, композицию и сюжет, но потом яркие вспышки вдохновения вновь посещали меня, и казалось все шло легко и непринужденно, все рождалось само собой будто по мановению некого еще не познанного мной волшебства и мир созданный из печатных знаков вновь обретал утраченную реальность.
И в ней, этой обретенной реальности вновь рождались новые замыслы, например из тех, что стыдилась описывать раньше, потому как не знала как сладить с чувством обнаженной откровенности. Что бы с долей проникновенной чувственности обозначить ту великую непостижимую тайну сладкого соития и последующего за этим состояния томного полузабытья, что было подобно медленному восхождению на пик с последующим невесомым падением вниз.